Маленький ныряльщик

Калашников Сергей Александрович

Дорога, по которой я иду, вливается в улицу. Сначала справа появляется забор, за которым ничего нет -- ровное место, истоптанное в кашу. Изгородь -- две жерди на столбах. Человека этим не остановишь, разве что корова или лошадь затруднятся преодолеть подобное препятствие. А вот дальше вдоль пути моего следования начинается тын. То есть те же столбы и те же жерди, но к ним прикреплены вертикальные палки. То, что находится по другую сторону, вызывает мысль об огородах, и о козах и свиньях, для которых это препятствие и сооружено.

Дальше заборы утратили прозрачность -- сплошные доски. Я бы

сказал -- горбыль. Но сейчас это, наверное, называется тёсом. За ними угадываются сараи и дома. Сараев больше. Навстречу стали попадаться люди. Женщины сплошь в длинных платьях, что мне не очень понравилось. Как-то уж очень архаично смотрится. На ногах ботиночки или сапожки. А может быть боты -- я застал ещё этот вид обуви в детстве. Но наверняка не скажешь -- подолы всё скрывают, только изредка носок покажется на глаза. А вот верхняя часть комплекта -- на любой вкус. От коротких, до пояса, мило отороченных мехом курточек, до суконных приталенных пальтишек, при виде которых на память приходит слово "свитка". И ничего, что было бы до пят. Не зима уже, но до лета пока далеко.

Мужчины же носят длинные плащи, как с рукавами, так и с обширной пелериной, из-под краёв которой при надобности высовывают руки. Впрочем, это я о господах благородного вида. А еще уже знакомые мне армяки встречаются явно из ткани мануфактурной выделки и даже с некоторым шиком пошитые. Тот факт, что со мною раскланиваются, поначалу вызвал лёгкое недоумение, но я сообразил, что подобный обычай примечал и в своё время в русской глубинке... давненько. Так вот тут как раз и есть глубинка, и именно давненько. А кивнуть в ответ -- это у меня давно получается на автомате. Походите-ка с моё по заводу, где работают тысячи человек, которых всех ни в жисть не упомнишь! Невольно станешь кивать на любой приветливый или узнающий взгляд. Иначе окажешься гордецом и невежей.

Между тем по мере продвижения к центру дорога перестала чавкать. Влажная, да, но плотная. Как будто что-то в неё подсыпали, на манер каменноугольного шлака. И тропинки, идущие вдоль заборов, плотно утоптаны. Вывески портного и сапожника над крылечками выходящих на улицу домов, поперечные переулки, в конце которых видна недалёкая река -- улица не вела меня к центру, а огибала его вдоль берега. Купол колокольни маячил справа, а слева до моих ноздрей донёсся запах съестного.

Он шёл из распахнутой двери двухэтажного дома. Вывеска "трактир" не оставляла сомнений в том, что нюх меня не обманул. Хм. На первых порах не будет ничего зазорного в том, чтобы устроиться посудомоем за еду и койку, - эта мысль показалась мне простой и естественной. Я ведь тут никого и ничего не знаю, так что не стоит привередничать. Вошёл.

Просторная комната со столами, накрытыми скатертями. Кроме входной двери, есть еще две, ведущие вправо. Из-за конторки, пристроенной слева у окна, навстречу мне повернулся молодой чисто выбритый мужчина в белом переднике поверх заправленных в сапоги шаровар. Атласная косоворотка застёгнута под самым горлом, а на сгибе руки висит полотенце.

Это половой. В точности такой, каким его представляют во всех фильмах. Классика.

– Здравствуйте! Желаете отобедать?

– Здравствуйте. Желаю, но не могу себе этого позволить в связи со стеснённостью

в средствах, - вводить в заблуждение вероятного коллегу нет ни малейшего смысла.

– В дороге поиздержались?
– и улыбается какой-то выжидательной улыбкой.

Ха! Это же из "Ревизора". Ну да. Девятнадцатый век на дворе.

И что, прикажете отвечать. Хотя губы мои растягиваются в непроизвольной улыбке -- всё как у нас. Только крылатые фразы заимствованы не из фильмов, а из того, что в наше время давно уже включено в школьную программу.

Видимо, сообразив, что я всё прекрасно понял, половой отодвигает стул рядом с ближайшим к конторке столом и забирает у меня шубу:

– Присаживайтесь. Сейчас я Вам щей принесу. Ох, и хороши они у нас нынче!

Мне остаётся только благодарно кивнуть и... сделав шаг к конторке, где лежит газета, я невольно кошу на неё глазом. Тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Март месяц. Не думаю, что это меня удивило. Тем более, что кроме щей расторопный малый принес и горку нарезанного правильными ломтями хлеба, и стеклянный графинчик с бесцветной жидкостью, и даже рюмочку поставил.

– Отведайте, - только и сказал. И снова повернулся к конторке.

Выпить водки было бы замечательно. Вот Вы думаете, что если я такой спокойный, то ни капельки не мандражирую? Как бы не так! На самом деле я испытываю сильнейший стресс. Только потрясать окружающих фейерверком истерики, это не по-нашенски. Не мужское дело, нервами звенеть или брызгать слюной. Переживания следует запрягать в тележку тружолюбия и пахать на них борозду, ведущую вперёд.

Так вот. С одной стороны не отведать предложенного нельзя -- неучтиво это. С другой -- мозги мне нынче нужны свежие. В общем, налил полрюмочки и откушал.

Водка, как водка. Градусов сорок будет. Хоть тресни меня, не помню, в каких датах Дмитрий Иванович Менделеев рекомендовал такую крепость любимого мною напитка, но здесь и сейчас всё правильно. И щи правильные, и хлебушко, и размер порции в самый раз.

– Благодарствуйте, добрый господин, - это я уже доел и обращаюсь к половому.
– А ведь затруднения мои я намереваюсь разрешить с вашей помощью, - вижу изумление в глазах юноши и, сообразив, что перемудрил с витиеватостью, спешу рассеять возникшую напряжённость.
– Я ищу себе места за еду и ночлег. Могу мыть посуду, колоть дрова и выполнять иную работу.

– Признаться, сударь, принять работника на таких условиях никто не откажется, - в глазах полового плещется веселье.
– Но, боюсь, надолго предоставить вам приют мне не удастся. Через пару месяцев моё заведение исчерпает возможности содержать его, и мне придётся продать дом, чтобы расплатиться с кредиторами. Вы же видите, сколько здесь посетителей.

Действительно, на весь зал нас только двое, хотя время обеденное.

– То есть, вы тоже находитесь в стеснённых обстоятельствах, но готовы принять меня, не слишком нуждаясь в моих услугах?
– позиция собеседника озадачивает. С обычаями моего времени она не коррелирует абсолютно и особенно непримиримо расходится с представлениями о нравах содержателей трактиров и кабаков. Вот сложилось о них представление, как о людях жёстких и алчных, и всё тут. Где-то я об этом читал.