Маленькое чудо
Шрифт:
Потрясенный до глубины души, гвардеец вышел из караульного помещения и зашагал по коридорам, куда глаза глядят; ибо сам не знал, куда направиться и что делать со своей ношей. Со временем на пути ему попался деловитый маленький монсеньер, один из бесчисленной армии клерков и секретарей, состоящих на службе у Ватикана. Тот замедлил шаг, не на шутку изумленный подобным зрелищем: дюжий солдат-швейцарец беспомощно созерцал крохотный букетик.
Вот так и произошло меньшее из чудес, благодаря которому прошение Пепино и его подарок пересекли границу, отделяющую во дворце мирское
К величайшему облегчению гвардейца, монсеньер забрал у него обжигающие руки предметы, которые сам солдат не находил в себе сил просто взять да и выбросить; и прелата они тоже растрогали. Уж такова волшебная сила цветов: рассеялись они по всему миру, встречаются повсюду, куда ни глянь, и в каждом, кто на них ни посмотрит, пробуждают самые дорогие, самые светлые воспоминания.
А букетик тем временем продвигался все дальше и дальше, переходя из рук в руки: ненадолго задержался он у секретаря апостольских покоев, у главного раздатчика милостыни, у папского ризничего, у распорядителя апостольских палат и у папского мажордома. Роса к тому времени высохла, цветы утратили свежесть и начали понемногу увядать. И, тем не менее, магия их не иссякла, - магия любви и воспоминаний, так что ни у одного из посредников не поднялась рука их выбросить.
И вот наконец, вместе с сопроводительным посланием, букетик лег на стол к человеку, для которого и предназначался. Тот прочел записку и некоторое время сидел молча, глядя на цветы. На мгновение он закрыл глаза, чтобы лучше рассмотреть возникшую в памяти картинку: совсем маленьким мальчиком его свозили как-то раз воскресным днем в Албанские холмы, и там он впервые увидел дикие фиалки.
Открыв, наконец, глаза, он приказал секретарю:
– Пусть приведут ребенка. Я поговорю с ним.
Вот так Пепино в конце концов оказался в присутствии самого Папы, восседающего за столом в своем кабинете. Устроившись напротив на самом краешке стула, Пепино рассказал Папе про Виолетту, и зачем ее нужно отвести к гробнице святого Франциска, и про управляющего, который ему этого не позволяет, и все-все про отца Дамико, и про второй вход в крипту, и про улыбку Виолетты, и про то, как он ее любит, - словом, все, что было у мальчика на сердце, поведал он исполненному сочувствия собеседнику, что молча сидел за столом.
А когда спустя полчаса его проводили к выходу, мальчугана счастливее не нашлось бы на всем белом свете. Ведь его благословил сам Папа; а впридачу под курткой у него покоились два письма, одно - адресованное управляющему монастыря Ассизи по делам мирян, а второе - для отца Дамико. Вновь выходя на площадь и минуя изумленного, но очень довольного швейцарского гвардейца, Пепино больше не чувствовал себя маленьким и подавленным. Ему казалось, что он того и гляди подпрыгнет, перекувырнется в воздухе - и полетит прямиком к Виолетте.
Однако ж надо было позаботиться о более практичном способе перемещения. Расспросив встречных, мальчик отыскал автобусную остановку и доехал до того самого места, где Фламиниева дорога переходит в дорогу проселочную, уводящую к северу, а там снова пустил в ход большой палец, подкрепляя
Навестив Виолетту и убедившись, что за ней ухаживали как должно и что за время его отсутствия ей по крайней мере не сделалось хуже, Пепино гордо отправился к отцу Дамико и вручил ему письма, как ему и было велено.
Отец Дамико повертел в пальцах конверт, предназначенный для управляющего, а затем, преисполнившись небывалого счастья и ликования, прочел послание, адресованное ему лично. А затем сказал Пепино:
– Завтра мы отнесем письмо управляющему. Он вызовет каменщиков, старый вход расчистят, и ты сможешь отвести Виолетту в гробницу и помолиться там о ее исцелении. Так постановил сам Папа.
Разумеется, Папа написал письма отнюдь не собственноручно. От имени Папы их составил, к вящему своему удовольствию и радости, кардинал-секретарь. В письме к отцу Дамико, помимо прочего, говорилось:
"Управляющий, конечно же, не может не знать, что благословенного святого Франциска при жизни сопровождал в часовню маленький ягненок, повсюду следовавший за ним по Ассизи. Неужто asinus1 - не такое же создание Господа лишь потому, что шкура у него жестче, а уши - длиннее?"
Написал он и еще кое-что, о чем отец Дамико поведал Пепино своими словами.
– Пепино, - сказал священник, - прежде, чем мы отправимся к аббату, тебе нужно кое-что понять. Ты надеешься, что, поскольку ты веришь в святого Франциска, он поможет тебе и вылечит твоего ослика. Но не задумывался ли ты о том, что святой Франциск, который души не чаял в тварях Господних, возможно, полюбит Виолетту так сильно, что пожелает, чтобы она пребывала подле него в Вечности?
Пепино похолодел от ужаса.
– Нет, отец, я...
– с трудом выговорил он.
– Пойдешь ли ты в крипту только для того, чтобы попросить, Пепино, или, если это потребуется, ты будешь готов отдать?
– продолжал священник.
Все существо Пепино протестовало против возможности потерять Виолетту, даже в пользу кого-то столь любимого, как святой Франциск. Однако же, когда он поднял потрясенный взгляд и заглянул в ясные глаза отца Дамико, было что-то в их глубине, что придало мальчику храбрости прошептать:
– Я отдам - если надо. Но, ох, я так надеюсь, что святой Франциск позволит ей побыть со мною еще чуть-чуть.
Звон кирки каменщика снова и снова эхом разносился в сводчатом зале Нижней церкви: это ломали стену, замуровывавшую проход к крипте. Рядом дожидались управляющий и его друг епископ, отец Дамико и Пепино - бледный, молчаливый, большеглазый. Мальчик крепко обнимал Виолетту за шею и прижимался к ней щекой. Ослик дрожал всем телом и с трудом стоял на ногах.
Управляющий покорно и бесстрастно наблюдал, как осыпаются обломки кирпичей и глыбы извести, как расширяется пролом и как поток воздуха из коридора, вырвавшись на свободу, поднимает в воздух тучи штукатурки. Несмотря на все свои слабости, он был человеком справедливым и нарочно пригласил епископа как свидетеля своего уничижения.