Маленькое личико
Шрифт:
– А зачем он пришел-то?
Чарли тяжело вздохнула.
– Может, все-таки закуришь?
Саймон взял сигарету, чтобы Чарли унялась.
– Ну так скажи: я попал?
– Ну, в общем… – Чарли прищурилась. – Вообще, интересный вопрос. Почему ты-то попал?
– Чарли, не морочь мне голову! Зачем он пришел?
– Заявить об исчезновении жены и дочери.
– Что-о?
Саймон будто с разлета врезался лицом в кирпичную стену. Через миг до него дошел смысл сказанного.
Элис с ребенком пропали… Нет, этого не может быть.
– Больше ничего не знаю.
У Саймона все поплыло перед глазами. Он рванулся было к двери, но Чарли вцепилась ему в рукав:
– Эй, ты куда? Тормозни-ка.
– Дайте мне Фэнкорта. Черт возьми, я выясню, что стряслось.
На Саймона накатила ярость. Что этот сукин сын сотворил с Элис? Узнать немедленно!
– То есть ты собираешься вломиться прямо к Прусту?
– Начхать. Понадобится – вломлюсь.
Чарли крепче стиснула его руку.
– Из-за своего характера ты рано или поздно вылетишь со службы. Меня достало следить за каждым твоим шагом, чтобы ты не наломал дров.
«Она больше моего переживает, как бы меня не выперли», – подумал Саймон. Чарли от многого его спасала. Если Чарли чего-нибудь захочет, она своего добьется. Наверняка.
В двери участка, потупив глаза, попытались пройти трое патрульных. Возникла заминка. Саймон, бормоча извинения, вывернулся из рук Чарли. Не хватало еще этих дурацких па. Чарли права: пора бы уже повзрослеть.
Чарли взяла сигарету из руки Саймона, сунула ему в рот, щелкнула зажигалкой. Курево она раздавала как укрепляющее, вместо чашки чая. Даже некурящим типа Саймона. Но теперь ему это было нужно. С первой же затяжкой полегчало. Саймон задержал дым в легких, сколько смог.
– Смотри… – начал он.
– Погоди. Докуришь – и пойдем выпьем чаю. Успокойся уже бога ради.
Саймон скрипнул зубами, стараясь дышать ровнее. Если кому и можно все выложить, так только Чарли. По крайней мере, она сначала внимательно выслушает и только потом скажет, что он несет чепуху. Еще несколько затяжек – и Саймон, затушив окурок, шагнул следом за Чарли в дверь.
В здании Спиллингской полиции раньше располагался городской бассейн. Здесь все еще воняло хлоркой, прежняя жизнь так и не выветрилась из этих стен. В восемь лет Саймон учился здесь плавать у маньяка в красном тренировочном костюме и с длинным шестом. В его группе все уже умели. Саймон до сих пор помнил ту минуту, когда понял, что только он один и не умеет. То же самое он чувствовал и сейчас, в тридцать восемь, всякий раз, когда заступал на службу.
Тревога надавила тяжким грузом. Саймону опять захотелось бежать, и он не знал, куда понесут ноги – дальше по коридору или на улицу. Просто бесцельно бежать, чтобы расшевелиться, вытряхнуть из себя страх. Саймон с трудом удерживался на месте, пока Чарли обменивалась привычными фразами с Джеком Злосником, седым одуванчиком в дежурке, что горбится в том самом окошке, где в приснопамятные времена горбился ворчун Моррис,
Предполагать худшее нет никаких причин – Саймон даже про себя не скажет того слова, которым это худшее можно назвать. С Элис не случится ничего страшного. Он еще успеет вмешаться. Если бы опоздал, он бы это как-нибудь почуял, и песчинки мгновений не утекали бы так зримо из будущего в прошлое. Но это, конечно, ничего не доказывает. Саймон представил, что ответила бы Чарли.
Казалось, миновала вечность, прежде чем Злосник остался у них за спиной. Чарли с Саймоном, что старательно подлаживался под шаг спутницы, прошли в столовую – просторный гулкий зал, где ярко горели люминесцентные лампы, стоял гомон голосов, в основном мужских, и смешивались неаппетитные запахи. Саймону в эти минуты все казалось несуразным, ему больно было смотреть на дешевый ламинат «под дерево» и желтые, как потеки мочи, стены.
В окошке раздачи седоватые тетки в белых фартуках шлепали в тарелки усталым голодным бобби серую или бурую размазню. Одна из них с каменным лицом подвинула Чарли две чашки с чаем. Саймон стоял сзади. У него слишком тряслись руки, чтобы нести посуду с кипятком. Выбрать столик, выдвинуть стулья, задвинуть обратно – эти обычные мелочи сейчас доводили его до бешенства.
– По-моему, ты не в себе.
Саймон покачал головой, хотя готов был согласиться. Лицо Элис стояло у него перед глазами. Бездна разверзлась, и Саймон изо всех сил старался удержаться на краю.
– Чарли, у меня дурные предчувствия. У этого Фэнкорта точно совесть нечиста. Все, что он сейчас рассказывает Прусту, – полная брехня.
– Ты не можешь быть беспристрастным. Ведь ты неравнодушен к Элис Фэнкорт. Даже не пытайся отрицать. Я видела, как ты на прошлой неделе растекся только от того, что она была в комнате. И когда ты упоминаешь ее имя, у тебя все время такой загадочный вид.
Саймон уставился в свою чашку. Отпираться? Ни за что. Он не доверял Дэвиду Фэнкорту так же, как пару недель назад тем двоим, что в итоге оказались виновными. После того как Саймон однозначно доказал их вину, товарищи наперебой хвалили его, ставили выпивку и заявляли, что верили в его правоту с самого начала. Хвалила и Чарли. Тогда она не упрекала Саймона в недостатке объективности. При этом в обоих случаях, когда он впервые заговорил о своих подозрениях, в бригаде его подняли на смех и назвали чокнутым.
Люди склонны переписывать историю, когда им это выгодно, даже те, чья задача – строго придерживаться фактов и доискиваться истины. Саймон не понимал, как это они умудряются; хотелось бы и ему обладать такой сноровкой. Уж он-то помнил все подробности, удобные и неудобные, точно знал, кто, что и когда говорил. Его разум не упускал ничего – ни единой детали. Жить с этим было не то чтобы легко и не то чтобы просто, но в работе очень помогало. И какой из Чарли детектив, если она, несмотря на всю ее объективность, не видит, что внезапные бунты Саймона – прямое следствие того, что его постоянно недооценивают все, с кем ему приходится работать?