Малеска — индейская жена белого охотника

Стивенс Энн София

Полдень застал наших охотников глубоко в ущельях, которые врезаются в Катскилл в том месте, где сейчас стоит «Маунтин Хаус» [4] . Отвлекшись на окружающий дикий пейзаж, Джонс отстал от своих спутников и, прежде чем он это понял, они были уже далеко. Когда он осознал своё положение, он был в глубоком ущелье в самом сердце гор. По каменистому дну струилась небольшая речка, и хотя сейчас был полдень, её не касался ни один луч солнца. Всё вокруг было диким и величественным, но тени приносили прохладу, и ручей приятно журчал по каменистому руслу. До его ушей донёсся тихий, мягкий звук, как будто порыв ветра влетал в лабиринт листьев и цветов. Он последовал дальше, и звук всё нарастал, становясь более мелодичным и плавным, пока охотник не понял, что где-то ревёт вода. Ущелье уходило всё глубже и глубже, и дно ручья было усеяно валунами. Артур Джонс остановился и растерянно огляделся, ощущая, как великолепное произведение всемогущего рождает в его сердце возвышенные, поэтические чувства. Он стоял в самом сердце горы, и, казалось, что по какой-то неведомой

причине она дышит и дрожит под его ногами. Над головой виднелись горные кручи и груды валунов. Толстые деревья зацепились корнями за скалы и раскачивали ветвями, похожими на разорванные знамёна, колыхающиеся в воздухе. Вверху изгибалась полоса голубого неба, и это было так прекрасно. Оно сияло над лишённым солнца ущельем нежно, как обещание любви. Ещё один шаг, и Джонс увидел водопад. Он был величественный и прекрасный… о, воистину прекрасный. Он клубился и пенился, как хлопья снега, сыплющиеся из тучи, разбивался в брызги на скальных уступах, преграждающих ему движение, затем летел во второе пенное скопление, вниз, вниз, как поток текущего света, в тёмные глубины ущелья. Солнечный свет играл над головой — в листве и на вершине пропасти, откуда водопад делал свой первый прыжок. Когда охотник успокоился, он заметил, как перемешаны в этой сцене величественное и прекрасное. Горные кручи были неровные и хмурые, но на них росли изящные полевые цветы и мягкий, густой мох. Казалось, будто брызги при падении разбиваются об эти нежные цветы, так обильно они усеяли скалы. Сердце охотника переполнилось от наслаждения, когда он упивался невероятной красотой этой сцены. Он поставил ружьё на валун и сел, не отрывая глаз от водопада. Когда он смотрел на водопад, ему казалось, что кручи движутся вверх — вверх, к самому небу. Он размышлял над странной оптической иллюзией, которая с тех пор поставила в тупик немало людей, когда до его уха донеслось резкое щёлканье ружейного замка. Он вскочил на ноги. Пуля просвистела мимо его головы, отрезав тёмные локоны у висков. Когда прошло чувство головокружения, он увидел, что на выступе скалы у подножия водопада затаился полуголый дикарь. Брызги падали на его бронзовые плечи и приклад мушкета, который он поднял, чтобы разрядить второй ствол. Джонс с быстротой мысли схватил свой мушкет и выстрелил. Дикарь издал свирепый предсмертный вопль и, как раненое животное, головой вперёд прыгнул с уступа. Дрожавший от волнения и всё же не потерявший твёрдости и храбрости, охотник перезарядил ружьё и приготовился продать свою жизнь как можно дороже, поскольку считал, что ущелье полно затаившихся дикарей, которые ринутся на него, как стая волков. Но всё было тихо. Когда он понял, что он один, к нему пришло ужасное осознание того, что он пролил кровь. Его колени дрожали, его щёки горели. Побуждаемый порывом свирепого возбуждения, он приблизился к убитому дикарю. Тот лежал ничком, совершенно мёртвый; Джонс вытащил нож, схватил длинные чёрные волосы и срезал их с черепа. С этим трофеем он побежал по ущелью. Казалось, его охватил бесстрашный дух безумия, поскольку он нёсся по кручам и нырнул в лес, очевидно не заботясь о том, куда направляется. Его бесцельный бег был остановлен звуком выстрела. Он прислушался и более спокойно пустился к вершине, на который теперь стоит «Маунтин Хаус». Здесь он увидел англичанина, а у его ног — тушу огромного медведя. Англичанин смотрел на великолепную местность, которая на сотни саженей распростёрлась перед ним, как карта. Его лицо пылало, а со лба стекал пот. Рядом стоял Данфорт, тоже отмеченный следами недавней схватки.

4

«Маунтин Хаус» — отель в Катскилльских горах, который существовал в 1824–1941 годах.

— Пришёл за своей долей? — спросил старый охотник у подошедшего Джонса. — Это очень храбро — вылезти из кустов, когда опасность уже миновала. Боже мой, парень, что это у тебя? — вскричал он, вздрагивая и указывая на скальп.

Джонс рассказал о столкновении с дикарём. Англичанин тревожно помотал головой.

— Будет у нас жаркая работёнка, и недели не пройдёт — сказал он. — Это был глупый выстрел, но не унывай, парень. Пусть меня повесят, но если бы краснокожий дьявол пустил в меня пулю, я бы поступил точно так же, как ты. Пойдёмте, надо похоронить этого бедолагу.

Джонс привёл их к водопаду, но они нашли только несколько разбросанных прядей чёрных волос и лужу крови, почти смытую брызгами. Тело дикаря и его ружьё исчезли, а как — тщетно было и гадать.

Один из самых больших домов в посёлке был приспособлен под нечто вроде таверны или места встречи для поселенцев, которые возвращались с охоты. Здесь Джон Феллоус и его дочь, прелестная Марта Феллоус, упомянутая выше девица, торговали спиртными напитками. После захода солнца сюда со своей добычей начали сходиться мужчины, с утра ушедшие в лес. У дверей уже лежали два оленя, еноты и множество менее ценных зверей, когда пришли три охотника с убитым медведем. Другие охотники приветствовали их бурными криками и с жадностью приступили к осмотру трофея, но когда Джонс бросил на груду индейский скальп, они переглянулись в зловещем молчании. Молодой охотник стоял перед ними бледный и собранный. Первый раз кто-то из жителей посёлка убил индейца, и они поняли, что это кровопролитие означает конец мира.

— Плохо дело, — нарушая всеобщее молчание и мотая головой, сказал один из самых старых поселенцев. — Спокойной охоты больше не будет. Но как это случилось, Джонс? Расскажи, как ты добыл скальп. Этот гад стрелял в тебя?

Охотники собрались вокруг Джонса, который начал было рассказ о том, как он завладел скальпом, но тут дверь дома открылась, и он заглянул внутрь, в небольшую комнату. Она была скудно обставлена

скамьями и табуретами, в углу была кровать; а его невеста Марта Феллоус стояла у грубо отделанного соснового стола, на котором громоздились две-три чашки, пара полупустых бутылок, кувшин с водой и треснутая кружка, до самого верха наполненная кленовым сиропом. Не было никого красивее, чем прелестная Марта, которая немного наклонилась, вслушиваясь в оживлённый шёпот Уильяма Данфорта. Данфорт стоял рядом, сняв сюртук и положив шапку на стол, и его атлетическая фигура, застёгнутая на все пуговицы, представала в самом выгодном свете. Красный шёлковый платок, завязанный на талии, добавлял живописного изящества к его костюму, и, в целом, его хорошо сложённое тело с гордой посадкой головы являло собой образчик мужской красоты.

Лицо Артура Джонса искривила вспышка гнева, и в его сердце закралось чувство необычной ревности. Он начал путаный рассказ о своём приключении, но англичанин перебил его и, взяв на себя обязанность удовлетворить шумное любопытство охотников, предоставил Джонсу возможность вволю изучать каждый взгляд и каждое движение его возлюбленной. Джонс наблюдал, и от ревности на его загорелых щеках вспыхнула краска; он видел, как искрятся её газельи глаза, как возле её красных губ появляются ямочки, подобные солнечным зайчикам, скачущим по лепесткам красной розы, и его сердце заныло от подозрений. Когда же красивый охотник взял её за руку и пригнулся так, что короткие локоны на его висках чуть не смешались с её блестящими кудрями, влюблённый не вытерпел. Он выбрался из группы охотников и величественно вошёл в дом. Приблизившись к предмету своего беспокойства, он воскликнул: «Марта Феллоус», — да таким голосом, что прелестная грешница вырвала свою руку из руки охотника и от испуга опрокинула две пустые жестяные кружки.

— Сэр, — сказала Марта, придя в себя и бросая озорной взгляд на Данфорта, который ответил ей взаимностью.

Артур Джонс почувствовал, что он становится смешон. Он подавил гнев и закончил свою столь великолепно начатую речь:

— Не дашь ли мне напиться?

На это Марта своей загорелой ручкой указала на кувшин, говоря:

— Вот вода.

Затем она отвернулась от своего возлюбленного, бросила ещё один игривый взгляд на Данфорта, взяла его шапку, подула на жёлтый мех и прижала её к щеке, как ласкающийся котёнок. И всё это ради достойной цели — помучить мужчину, который её любил и которого она любила больше всего на свете. Джонс презрительно отвернулся, отпил из кувшина и вышел из комнаты. Скоро зашли другие охотники. Джейсон Феллоус, отец Марты, объявил о решении охотников, которые держали нечто вроде военного совета: Артур Джонс и Уильям Данфорт как самые молодые члены общины должны отправиться в ближайший посёлок и попросить помощи для защиты от индейцев, нападения которых они не без основания боялись.

Когда Марта услышала имена посланников, она уронила чашку.

— О, только не он… то есть не они… По дороге их схватят и зарубят томагавками! — вскричала она, с испуганным выражением повернувшись к отцу.

— Пусть мистер Данфорт остаётся, — подходя к столу, сказал Джонс. — Я один справлюсь.

На глазах Марты показались слёзы, и она с упрёком посмотрела на своего возлюбленного, но тот, героически решив быть зарубленным и скальпированным, величественно отвернулся, не соизволив ответить на взгляд, который должен был ослабить его ревность и гнев.

Когда обратились к Данфорту, он попросил дать ему время до утра, и охотники вышли из дома, чтобы разделить добычу, о которой в такой суматохе совсем забыли.

Данфорт, который задержался позже всех, взял шапку, шёпотом пожелал Марте спокойной ночи и вышел из дома. Бедная девушка едва заметила его уход. Её глаза были полны слёз. Она села на диван, который стоял в другом конце комнаты, положила руки на спинку, спрятала в них лицо и горько зарыдала.

Скоро она услышала знакомые шаги. Её сердце затрепетало, а затем забилось, как обычно, поскольку рядом с ней сел её возлюбленный. Марта вытерла слёзы и затихла, поскольку поняла, что он вернулся и с этим пониманием в ней ожил дух кокетства. Когда Джонс, смягчённый её очевидной печалью — он видел, как она простилась с Данфортом — нежно положил руку на её лоб и поднял её лицо, она засмеялась. Засмеялась над его глупостью, как он подумал.

— Марта, ты ведёшь себя дурно — по отношению и к себе, и ко мне, — разочарованно сказал влюблённый.

Он с негодованием встал, взял шапку и направился к двери.

— Не уходи, — сказала Марта, ложась щекой на руку и бросая на своего отступающего возлюбленного взгляд, в котором смешались шутливость и раскаяние. — Не уходи так; если ты уйдёшь, ты сильно пожалеешь.

Джонс замешкался… она говорила очень серьёзно… из её глаз брызнули слёзы, и она выглядела, как раскаявшаяся грешница. Он повернулся к ней. Если бы он теперь обратился к её чувствам, если бы он заговорил о боли, которая она причинила ему, поощряя другого мужчину, она бы со всем смирением признала свою вину, но он поступил иначе. Он был здравомыслящий человек, и он решил закончить свою первую любовную ссору как здравомыслящий человек, как будто здравый смысл когда-нибудь помогал при любовных ссорах. «Я всё ей докажу», — подумал он. «Он скажет, что я заставила его страдать, а я скажу, что мне очень жаль», — подумала она.

— Марта, — осторожно сказал он, — почему ты позволяешь себе такие вольности с этим манхеттенцем?

Марта была разочарована. Он говорил слишком хладнокровно и саркастически подчеркнул слово «манхеттенец», что возбудило в ней гордыню. Губы, которые только что дрожали от раскаяния, надулись, как розовый бутон перед самым цветением. Она с видом обиженного ребёнка повернулась круглым плечом в сторону возлюбленного и ответила, что «он всегда ищет виноватого».

Джонс взял её за руку и продолжил убеждать её, что она не права, что она вела себя дико, глупо и беззаботно по отношению к собственному счастью.