Мало ли что говорят...
Шрифт:
В ней было всё: пятьдесят с лишним прожитых лет, сто неразменных килограммов, элегантность возраста «кашемира и шёлка», искромётный блеск бесшабашной московской юности, принципиальное неприятие жизни «в рамках» и, как следствие – полное отсутствие всех видов американской медицинской страховки. «Пугают меня диабетической комой! Хуй им в рыло, пидоры ёбаные!.. Прости, Джош…» – смачный поцелуй в смуглую щёку. Увернуться от её объятий было невозможно. И – не хотелось. Она обнималась и целовалась каждый раз искренне, как в первый или последний.
Майкл и Джош, по-видимому давно привыкшие к этой несколько тавтологичной идиоме, тихо сползали вниз к огромным колёсам сурового внедорожника. «СонЬя, это Наташа. Наташа, это СонЬя», – Джим попытался соблюсти процедуру официального этикета. Именно «СонЬя», семинарский бейджик как напророчил. Классический вариант Сониного имени с трудом давался носителям английского языка, а как-то по-другому
Татьяна, по мнению Майкла, была слишком забита довлеющими в обществе традициями и, кроме того, ходила в «малиновом берете». Это безвкусица! Все Сонины попытки объяснить ему, что Татьяна плевать хотела на традиции, а Евгения послала куда подальше, потому как он пи…, то есть – козёл, а не потому, что он послал её ранее, были обречены. Ей так и не удалось объяснить Майклу, что значило для этой барышни написать, учитывая традиции того века и обычаи касты аристократов, пресловутое письмо. И что причины её последующего отказа были отнюдь не «местью гордой», а как раз наоборот. Скучающему от всего вольному барину Евгению вожделеть барыню, чей муж «в сраженьях изувечен», ту, что «ласкает двор», было приятнее, чем безвестную девочку. Потому как её, Татьянин, «…позор теперь бы всеми был замечен». В общем, Сонины трактовки бессмертного романа разошлись с мнением профессора-слависта по принципиальным позициям. Майкл жаждал навесить на загадочную русскую душу ярлык: «Разгадано! Око за око!» Ну не объяснять же ему, что про равноценный обмен глазными яблоками – это не русское, а библейское. То есть – еврейское. Себе дороже, потому что Майкл в курсе прописных истин и, к тому же, тут же пустится в распил генеалогического древа тех русских дворян, среди которых были выкресты. А евреи – они всегда евреи. Вот и он сам… Просто евреи всегда ассимилируются с тем народом, среди которого проживают. Он сам, Майкл, к примеру, внешне похож на англосакса, а вовсе не на классического иудея, хотя… Про фильмы Роу с их главным героем Соня тем более молчала. С Майклом так постоянно: ты ему слово, он тебе – лекцию. Даже если понятия не имеет, что на того самого главного героя с его нарочито русско-былинной внешностью как раз похож, как две капли колодезной воды. Таки да. Джош, глядя на измученную по русскому, еврейскому, литературному и прочим извечным культурным вопросам Соню, лишь международно крутил пальцем у виска, кивая на друга, и, белозубо хохоча, объявлял, что Майкл – не еврей, а болтун. И нечего примазываться к сонму представителей интеллектуальнейшей из наций, ассимилянт недорезанный. То есть – необрезанный.
– СонЬя, это Наташа! Наташа, это СонЬя! – чопорно представил Джим дам друг другу.
Лучезарно улыбаясь во всю пасть потрясающих неестественно-ослепительных зубов, Наташа обратилась к Джиму на русском языке, глядя на Соню с искренней любовью:
– И где ты, старый мудозвон, находишь этих малолетних поблядушек со славянскими именами? Опять в Калифорнии? Хотя эта, судя по куртейке, откуда-то из Европы. Неужели полька? Что, сбылась мечта старого идиота?
Такая у Наташи была манера. В Америке дружелюбие, плещущееся во взгляде, – одна из главнейших внешних, «выносных», опций. Не раз из-за этой своей поведенческой особенности – улыбаясь, говорить что ни попадя на родном языке, она вляпывалась по самое «не могу».
Соня поняла, что ребята приготовили им обеим сюрприз.
Старина Джим в ответ на Наташину тираду приветливо улыбнулся. Майкл, зайдясь в истерике, припал губами к ниппелю, делая вид, что надувает бескамерное колесо, не в силах вымолвить ни слова. А в Джоше, верном выдержке предков, лишь лёгкие искорки в глазах подсказывали, что, видимо, он был заранее подготовлен к развитию интриги.
По сценарию должен был последовать Сонин выход.
Еле сдерживая хохот, она ответила Наташе, что «старый мудозвон» тут ни при чём, Соней её пожелал наименовать старший брат – в Кунцево в год 1971-й от рождества Христова, так что это она просто хорошо сохранилась. А «куртейку» приобрела в Германии. И вообще:
– Рада с вами познакомиться!
Эхо от вопля «охуительно!!!», который трижды исторгла не менее обрадованная Наташа, долго ещё разносился над Бруклайном. Находящиеся в радиусе ста метров испытали лёгкую контузию. Она радостно заключила Соню в могучие объятия и трижды облобызала со словами: «Здравствуй, деточка!» После чего отвесила неслабые подзатыльники попытавшимся было ретироваться Майклу и Джошу, ласково по-матерински назвав их
Наташа приехала в звёздно-полосатый рай пятнадцать лет назад.
«Второй Москвы я не вынесу!» – сказала она себе, пожив некоторое время в Нью-Йорке, и переехала в Вашингтон…
«Терпеть не могу деревенщины!» – резюмировала она полгода спустя и перебралась в Лос-Анджелес…
«Страна силиконовых гомункулюсов и диких цветовых сочетаний!» – огласила Наташа приговор и оказалась в Бостоне, где и поселилась окончательно – Бикон-Хилл напоминал ей улочки казанского детства, прошедшего недалеко от той самой пекарни, где задолго до Наташиного появления на свет юные Шаляпин с Пешковым на пару постигали азы трудовой жизни.
Два велферных года она провела в «Beauty and the Beast» [10] , и как результат – мозоль на заднице и книга об истории Бостона, первоначальным тиражом в пять тысяч экземпляров, представляющая собой капустный кочан блестящих и остроумных эссе, написанная в строгом соответствии с исторически достоверными фактами. Да и читается легко.
Историки не могли придраться к изложенному, а средний бостонец, содрогающийся при одном упоминании об учебнике истории, Наташины байки глотал как увлекательную беллетристику. За саму рукопись она получила какой-то совсем уж смешной гонорар и небольшой процент с первого, моментально разошедшегося тиража. Вышел дополнительный тираж. Наташин гонорар стал значительно зеленее. Тамошние издатели, в отличие от наших, авторов любят и законодательство уважают, поэтому что такое «левые» допечатки – не понимают. А если и понимают – то боятся. Это по-русски, кириллицей: «Закон что дышло, как повернёшь – так и вышло». Латиницей же: «Dura lex sed lex». Посему – в последующие два года суммарный объём оплаченных автору по растущей вместе с популярностью ставке тиражей перевалил за полмиллиона экземпляров – исправленных, отредактированных и дополненных иллюстрациями. У Наташи начали появляться деньги. После выхода книги, «переведённой» на английский и ирландский в Англии и Ирландии – соответственно, деньги закрепили свои позиции в Наташиной жизни. Так что появление на свет туристического агентства «Америка для американцев» следовало в аккурат логике «продолжения банкета», подкреплённой неплохими чаевыми.
10
Комплекс зданий Бостонской публичной библиотеки.
Тут необходимо чувствовать градус иронии Наташиной личности (кстати, как и у Сони, измеряющийся от 40° и выше). «Америка для американцев» – «коренные» потомки закоренелых авантюристов в подавляющей массе своей совершенно не знают историю отчизны. Не верите? Посмотрите «Форрест Гамп». И вообще, они считают, если ты родился в Нью-Джерси, то ни к чему тебе история штата Алабама или Массачусетс. У американцев же не было в детстве игры «Пятьдесят штатов – пятьдесят братьев»! А Наташа же, отыграв в положенное время в «Пятнадцать республик – пятнадцать сестёр», стала доктором исторических наук и профессорствовала в МГУ на кафедре не то очень научного коммунизма, не то соответствующей политэкономии. Но, поскольку степень она получила в достаточно молодом возрасте, у неё случилось «головокружение от успехов» и она написала труд: «Письма Володи Ульянова к Инессе Арманд как предпосылка эротизации высшей партийной школы». Ну, или что-то в этом роде. Естественно, она тут же была ознакомлена с бессмертной гениальной сентенцией «незаменимых у нас нет», немедленно этнически соотнесена с кланом воинствующих земледельцев «жидо-масаев» и выкинута вон из вуза под дружные вопли представителей всех остальных народностей, населявших храм науки: «Жиды, гэть до израильской хаты!» А между тем в её «серпастом-молоткастом» в соответствующей графе было написано: «русская».
На земле обетованной Наташа задержалась недолго. Ровно на срок оформления американской визы. После получения оной, галопом проследовав по Европе с малолетней дочерью под мышкой, она оказалась в стране «больших возможностей».
В общем, нынче Наташина американская книга неприлично размножалась. Соответственно, «неприлично» разбогатев, особенно от продаж в Ирландии (тут надо понимать историю штата Массачусетс), она отказалась от заманчивого предложения преподавать в Бостонском университете. А в Гарвард её не звали. По той же причине, по которой, увы и ах, самый главный «Терминатор» штата Калифорния никогда не станет президентом Соединённых Штатов Америки. У них (опять же в отличие…) не принято переписывать основной закон. Во всяком случае, не слишком часто. Ну, скажем – не под каждого президента.