Малолетка
Шрифт:
– Есть будете? (Он спрашивает, так как знает, что не будем.)
– Не будем, но для кошки возьмем (в камере и правда жила кошка).
Откроется кормушка, и в тот момент, когда баландер протянет руку с тарелкой,
Ошпаренный баландер начнет кричать, и мы тоже станем орать на весь коридор.
– Баланду не брать! Баландер покормил два-пять (два-пять – это 125-я камера, первая по счету и петушиная).
Начнется хаос. Все заключенные черных камер в продоле (коридоре) возьмут алюминиевые кружки и тарелки и начнут громко стучать по дверям. Под этот шум будут быстро долбиться новые «кабуры» в стенах и пропиливаться дырки в решетках для «трассы».
Хаос будет длиться не более десяти минут, пока не подойдут бойцы внутренней службы безопасности, вооруженные лучше ОМОНа и СОБРа, готовые к любым атакам. Выстроятся коридором с двух сторон, начнут открывать камеры по одной, громко командуя:
– Снять одежду, гуськом на выход!
Нам же, черным, это делать западло. Поэтому мы выходим медленно.
Нужно преодолеть метров двадцать до конца коридора, где нас собирают в ту самую камеру-отстойник с окнами без стекол, в которой меня держали, когда я только поступил.
Этот путь длиной в два десятка метров кажется очень долгим, под каждым ударом ты падаешь и после даже не понимаешь, в какую сторону щемиться (уж лучше бы шли гуськом).
Итак, добравшись до финиша, ждем, пока бойцы делают шмон. Внутри мороз (зимой в Хабаровске градусов минус двадцать-тридцать), мы раздеты.
Шмон не означает, что бойцы что-то ищут. Им не надо тратить время на это. Они просто вынесут из камеры все подчистую. Останутся голые железные нары, три матраса и пара подушек. Личные вещи мы получим через пару дней, после того как напишем объяснительную.
Подобной процедуре подвергнутся все черные хаты – такое вот братство. Но никто не будет роптать. Ведь это то немногое, что мы можем сделать, дабы показать – у нас есть свой голос и мы готовы за него стоять и жертвовать собой.
Конец ознакомительного фрагмента.