Малой кровью, могучим ударом!
Шрифт:
– Генрих! – крикнул командир механику, – выходим из боя, быстро! Поворачивай! Поворачивай!
Водитель начал разворот по широкому кругу, но гусеница танка неожиданно провалилась в какую-то промоину. Двигатель, дернувшись, заглох.
– Заводи, Генрих! Генрих, заводи! – пытался перекричать визг стартера командир. И тут же:
– Покинуть панцер! Поздно!
От бокового удара KB корпус T-III застонал. Хрустнули обломившиеся катки, защелкала падающая гусеница. Широкие, почти метровые траки сокрушали броню панцера. Он крепился, не пускал на себя КВ, потом, словно болонка перед догом, присел и сложился,
В противоборстве между Руром и Уралом победил последний. И это не исключение из правил. Это правило без исключений.
– Вот влетит тебе, сержант. Короткое же сказал, чтоб не спугнули фрицев.
– Так мы их и не пугали...
Румыния
– Рядовой Баллов, машину заправить, получить боеприпасы, загрузить. Рядовой Султанов, осмотреть ходовую, трансмиссию, вооружение. Рядовой Константинов, обед и ужин, и наркомовские, где хочешь, а роди. Я на доклад к комбату.
Запыленный Т-34 с бортовым номером 8-121, накрытый масксетью, стоял между двух осин в походном лагере батальона. Сразу же к танку подошли два грузовика.
– Сначала снаряды, – распорядился Султанов.
– Не выступай, – в тон ему ответил старшина РМО. – Что дадим, то и возьмешь.
– Да пошел ты, – в сердцах чертыхнулся Марат и про себя добавил: «Чмошник... »
Он хотел было сам помочь разгрузить боеприпасы с грузовика, но после столь насыщенного дня усталость взяла свое, и Марат вразвалку пошел навстречу наводчику, несущему вкусно парившие котелки.
– А где наркомовские?
– Ты же мусульманин, тебе нельзя.
– Да пошел ты! – обиделся Марат, – и вообще, я давно уже комсомолец. Жарко, сейчас бы айрана попить.
Польша. 20 июля
«Вот и первая кровь» – подумал майор Жухрай. Быстрым маршем его батальон тяжелых танков KB – по бездорожью, с десантом на броне – достиг окраины немецкого полевого аэродрома близ города Щитно. На этом аэродроме были сосредоточены силы бомбардировочной авиации Люфтваффе Ю-87 и Ю-88. Планировалось одним махом разогнать наземную прислугу, передавить самолеты и двигаться на Ольштин – догонять своих.
Аэродром вклинился в вековой сосновый лес огромным углом с востока на запад. Взлетная полоса была направлена на восток – на шоссе, с которого и атаковали фашистов советские танкисты. Несколько часов назад здесь уже отработали наши летчики. Полоса была густо усеяна воронками от бомб и к полетам непригодна. По краю летного поля стояло и лежало с десяток немецких бомбардировщиков, искалеченных первым ударом. Немцы уже успели потушить пожары, хотя огромные серо-черные проплешины на земле, покрытой зеленью, указывали, где недавно находились бензозаправщики, реммастерские и пункт управления полетами. Кто ж мог знать, что здесь еще не до конца подавлена зенитная артиллерия? Немцы успели оттащить в лес и замаскировать и самолеты, и 88-миллиметровую зенитную пушку «Флак-36», и два 50-мм «Флак-41».
Экипаж танка KB, шедшего справа, первым оказался
Стоят посреди летного поля два разбитых KB, один из них горит, а от второго лишь корпус с вывороченными вверх броневыми листами, а майор Жухрай пытается вдолбить в голову комиссара роты пехотинцев, занявшему место погибшего командира, одну простую вещь: в лоб на эту позицию переть – значит положить всю пехоту и сжечь все танки. Он уже вызвал пару ИЛ-2, через полчаса будут, а его, комиссара, задача – прямо сейчас взять своих бойцов, просочиться в лес и разведать местоположение лих чертовых пушек. А если удастся, то перестрелять или хотя бы отогнать от них Гансов. Потому что через полчаса прилетят штурмовики, и им надо знать, где бомбить. А главное – самим не попасть под огонь этих долбаных пушек.
«Черт с тобой!» – так и не втолковав, Жухрай полез в башню.
Он о чем-то посовещался с экипажем танка. Взревел мощный дизель, и танк, выскочив из кювета на шоссе, тормознул. Грохнула пушка, и не успел снаряд разорваться в лесу, как танк задним ходом спрыгнул снова в кювет. Прогрохотал эхом из леса «Флак», но очередь из пяти снарядом, провизжав над шоссе, ушла к горизонту.
– Ну, что, бля, засекли на х...?! – Жухрай высунулся из люка командира.
– Попался, голубчик, ждем «горбатых»!
– Да какие «горбатые»! Я его сам сейчас уделаю! Где его видели?
– Товарищ майор, – высунулся радист, – на подходе звено ИЛ-2, будете говорить?
– Давай. «Горбатые»? Майор Жухрай. Прием.
– Майор, где там твои пушки? Прием.
– Слышь, мужики, давайте сразу так, поосторожнее. Там одна зенитная, большого калибра, ещё одна поменьше, но бьет очередями по пять снарядов. Значит, замаскированы: аэродром треугольником, так мы у основания, а у вершины с левой стороны... Где? – обратился он к пехотному комиссару.
– Метрах в сорока от угла.
– Метрах в сорока от верхнего угла, вот там мы их и видели. Прием.
– Понял вас, спрячьтесь в танках. А пехота пусть заляжет за насыпью, а то осколки, они, знаешь, не разбирают. Прием.
– Ни пуха, на х... Прием.
– К черту! – и через секунду:
– На х... Прием.
И только после этого диалога в воздухе раздался низкий гул самолетов.
ИЛ-2 в размашистом вираже прошли над шоссе, над танками, над вжавшейся в землю пехотой и, удаляясь в сторону от вражеского аэродрома, поднявшись на несколько сот метров вверх, начали атаку. Пройдя над лесом параллельно шоссе, они спикировали точно на огневую позицию. Их еще не было видно из-за деревьев немецким зенитчикам, когда ведущий выпустил шесть «эрэсов», которые, прочертив серые дымные полосы, полыхнули в лесу смертоносным пламенем. Заработала рация: