Малой кровью

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Денис, взвалив на плечо прибор, направился к дому – просто пригибаясь, не ползком.

Возле дома он понял: не прислушивался Цхелай, когда лежал, а принюхивался. Пахло трупом. Уже в той стадии, когда положить его в мешок можно только лопатой.

– Кто там? – спросил он.

Цхелай помотал головой.

– Я посмотрю? – почему-то Денис стал просить разрешения – и наткнулся на отказ. Цхелай замотал головой сильнее и даже руку выдвинул поперёк, преграждая начальнику путь.

– Не ходи туда, – проговорил он наконец, заикаясь на каждом слоге. – Не надо. Этого видеть. Нехорошо.

– Как

скажешь, – согласился неожиданно для себя Денис и, повернувшись, пошёл к огороду.

Тыквочки вызрели. Это хорошо.

За хижиной была маленькая загородка для козы. Загородку кто-то порушил. От козы осталась только скалящаяся голова.

– Начальник, – сказал, подойдя тихо, Цхелай. – Мы можем это сжечь?

– Нет. Нас сразу найдут.

– Ну как-нибудь? Чтобы мы уже далеко ушли?

– Зачем?

– Нельзя так оставлять. Оскорбление миру.

– Не мы же это сделали, – сказал Денис.

– Но мы не помешали.

– Мы не могли.

– Вот именно.

Денис задумался. Спорить с чапами по поводу этики бессмысленно. Она у них своя.

– Ты не видел нигде свечи? – спросил он

– Видел, – сказал Цхелай, побледнел и вернулся в дом.

Они примостили толстую, похожую на перевёрнутый стакан сальную свечу поверх охапки сена, обложили со всех сторон поленьями дров и завесили тряпьём, чтобы не задул ветер. Такая свеча должна гореть часа три…

Наверное, она горела дольше. Потому что только вечером, в пасмурных сумерках, перебравшись через заросший колючкой овраг с топким ручьём на дне и отдыхая после этой переправы, они заметили огненные отсветы на тучах в той стороне, откуда пришли.

Получилось, подумал он. Оскорбление, нанесённое кем-то миру, смыто… вернее, стёрто огнём… Господи, как я устал. Даже не от этой прогулки по горам, подумаешь, двадцать два дня, ходили и больше, – а от какой-то замотанности самого происходящего. Оно всё идёт и идёт без конца, оно длится и длится, как товарный поезд в тумане, и ты стоишь и не знаешь – ни когда он пройдёт, ни каким будет следующий вагон, и ничего от тебя не зависит, и не остановить, и не вскочить, и пошло бы оно куда-нибудь глубоко, но оно не идёт, а вернее, идёт – как этот самый бесконечный товарный поезд, воняя и погромыхивая на стыках… и ничего от тебя не зависит, можно только сдохнуть, зная, что и этим ты ничего не изменишь, потому что ты просто освободишь от своего присутствия мир, в котором от тебя ничего не зависит… ничего не зависит…

– Так что там всё-таки было? – спросил Денис.

Цхелай помолчал. Покачал головой:

– Прости, командир. Не надо тебе этого знать. Нехорошо…

Денис хотел было поспорить, что хорошо и что нет, но тут прибор пискнул ещё раз. Денис полез за картой…

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468 династии Сайя, 46 день весны, час Волка (примерно 30 июня – 1 июля)

– Дай зобнуть, – попросил Серёгин.

Санчес кивнул, глубоко затянулся – лицо его, в глубоких оспинах от зёрен пороха и мелких осколков, высветилось – и передал треть самокрутки Серёгину. Тот жадно докурил – это был не табак, а местная трава, горькая, но содержащая что-то наподобие никотина. В каком-то смысле она была даже лучше табака – работала дольше, на день хватало трёх-четырёх самокруток

даже самым заядлым курильщикам. Заядлым Серёгин не был, мог обходиться вообще без. Сейчас надо было просто согреться и успокоиться.

Из пятерых, ушедших утром в разведку, их осталось двое. А могло не остаться никого – подпусти чапы отряд ещё на несколько метров поближе. Двоих, шедших первыми – местных ребят, гвардейцев герцога, – картечница изрубила в окрошку, сержант Пилипенко как-то очень мёртво упал и больше не шевелился, а вот им двоим просто сказочно повезло: успели залечь, а потом, прикрывая друг друга огнём, короткими перебежками добрались до оврага, из которого так неосмотрительно вышли несколько минут назад.

Называется, срезали угол…

– Бабка моя обожала срезать углы, – сказал Санчес. Несмотря на фамилию, он был совершенно русский – из-под Вологды. От испанского деда у него осталась только вредная привычка вспыхивать почти без повода и хвататься за нож, и Серёгин подозревал, что именно это и послужило причиной, по которой Костя завербовался. – И обязательно её куда-нибудь занесёт. То в болото, то в крапивы. Но так и не отучилась…

Он приподнялся и осторожно посмотрел поверх стены. Потом сел.

– Показалось…

– За этим шумом хрен чего услышишь, – сказал Серёгин.

– Да уж…

Ветер поднимался уже совсем утренний, листья шелестели так, что казалось, их бьёт градом. А скоро начнут скрипеть сучья, обламываться ветки. Потом станет светло.

– А ведь это наверняка была засада, – сказал немного спустя Санчес. – И вряд ли на нас. Откуда они знали, что мы здесь пойдём?

– Думаешь, засада? – задумчиво сказал Серёгин.

– Слишком плотный огонь. Стволов тридцать, не меньше. И слишком чёткий. То есть лежали, держали эту лощинку под прицелом и кого-то ждали. А тут – мы… нате вам нас.

– Да, – согласился Серёгин. – Вблизи збмка на такое наткнуться – это понятно. Или возле объекта. А так, в тылах…

– Вот и я говорю. Может, чапы всё-таки между собой схватились? Помнишь, евнух этот, писарь который, говорил…

– Тирас?

– Кажется… не помню я их этих имён сраных… В общем, писарь епископский. Мол, не суйтесь, подождите немного, они между собой передерутся, а вы потом шкурки соберёте и сдадите. Не послушали…

– Когда начальство кого-то слушало?

– А мы – разгребай. Ну-ка… всё-таки кто-то есть…

Он опять приподнялся и стал пристально вглядываться в темноту леса. Серёгин на четвереньках пересёк площадку и стал смотреть с другой стороны.

Это была древняя башенка, последнее, что уцелело от маленькой белокаменной крепости, стоявшей на переправе. Сейчас и река пересохла, вернее, ушла отсюда, главное русло было теперь километрах в десяти к югу, и дорогой давно никто не пользовался – между сланцевых плит местами пробивались кусты и даже деревца.

До збмка отсюда было четыре километра по прямой – через лес и луг. Но могло быть хоть четыреста, потому что уже светло, а через час взойдёт солнце. Хочешь не хочешь, а день придётся проторчать здесь… длинный жаркий день. Потому что сутки здесь, хоть и делятся на две дюжины долей, в пересчёте на земные длятся почти тридцать часов. И летний день в этих широтах – это двадцать земных часов…