Мальтийский крест. Том 2. Черная метка
Шрифт:
— А мы, Великая Россия, — с напором говорил Олег, которому эти капли алкоголя до души не достали, — впервые в истории собираемся никому не помогать, забыть о случаях, на которые вы сильно надеетесь. Хватит, одним словом. Точка. Амба. Впредь, если очень попросите — то за очень большие деньги. К примеру — каждому русскому солдату, согласившемуся добровольно за вас повоевать, станете платить вдвое от принятых у вас сумм. Подходит?
— Ошибиться не боитесь? — неожиданно трезвым голосом спросил Доджсон.
— Нам ошибаться не в чем, — ответил Олег. — Вы, допустим, за океаном какое-то время отсидитесь. Европейцы — хрен. Ежели попрёт на них миллионная сила через
— Да как же это можно, так сразу? — спросил Доджсон.
— Можно, если жить хотят. Езжайте, как Вудро Вильсон, с лекциями, разъясните, что их ждёт. Мы, Россия, ни в какие конфликты, нас лично не касающиеся, вмешиваться теперь не будем. Зато согласны взять на себя обеспечение всех стран ТАОС продовольствием, газом, нефтью и любой промышленной продукцией, производство которой у вас упадёт вследствие всеобщей подготовки к войне. Оружием любой номенклатуры и в любых количествах. По рыночным ценам, естественно.
— Хорошо вы всё продумали, — слегка обескураженно ответил президент.
— Вы надеялись — это мы станем даром кровь проливать, вы — за деньги технику поставлять. Наоборот — не желаете ли?
На этом, собственно, переговоры и завершились. Главное сказано и услышано. Олег Константинович не сомневался, что все его условия будут приняты, а куда деваться? Ну, само собой, формулировки можно уточнять и шлифовать, но — непринципиально.
Император надеялся, что кое-какие акции, планируемые Катранджи в Средиземноморском бассейне, произведут на европейских политиков, а главное, на их электорат нужное впечатление. После чего останется только ждать и прикидывать, чьего премьера или президента можно принять сразу, а чьего — в приёмной помаять. Русские князья, бывало, в Орде по полгода у ханов аудиенции ждали…
ГЛАВА 19
— Ты свою партию провёл блестяще, — сказал Секонд, наблюдавший все перипетии поединка Разумов и воль со стороны.
— Не преувеличивай. Шульгина бы на моё место вот был бы мастер-класс. Я ещё удивляюсь, как прилично президент держался в полностью проигрышной партии. Не знаю — впервые столкнувшись с подобным… Типаж таких, как он, ребят, мне знаком с детства. Художественное мышление и раскованная фантазия у них отсутствуют от природы: невозможно совместить свободу воображения и волю к власти. Это не упрёк, а медицинский факт. Никто никогда не видел выдающегося штангиста, в свободное время концертирующего в составе струнного квартета.
Наш президент — способный человек, один из лучших на таком посту со времён Сталина. Только фантастики — Стругацких, Азимова, Шекли, Андерсона — наверняка не читал. Не в жилу она юным прагматикам. Иначе мозги не в ту сторону повернутся. Нельзя одновременно ассоциировать себя с Руматой Эсторским и работать доном Рэбой…
— Это ты зря, — насмешливо сказал Секонд, наконец-то получивший выигрыш в позиции. — Я последнее время именно доном Рэбой и служу, воображая себя при этом Руматой…
«Трудно быть богом» он прочитал с подачи Фёста едва ли не в первые дни их близкого знакомства. Был одновременно поражён и восхищен книгой, с тех пор регулярно её перечитывал, постоянно соотнося свои мысли и поступки с текстом.
— Только вот зря ты своего президента в положительном смысле со Сталиным ассоциируешь. Считаешь, Сталин вообще лучший, а этот — второй после него? Кому-кому,
— Тебе-то что? Ты в его реальности не жил. Но если в общем смысле — мораль оставляем за кадром. Критерий один: цель — качество — эффективность.
Мой наставник Александр Иванович поработал с этим историческим монстром. В реале. Каждодневно рискуя головой. И сказал: жертвы неизбежны при любой системе, неважно — от голода, репрессий, наркотиков, суицидов и никчёмных войн. Но что на выходе? Те же самые миллионы умерших, но — «просто так». Которые не смогут внучку сказать нечто вроде: «А зато я строил пирамиду Хеопса, Беломорканал, раздолбал японцев при Халхин-Голе, взял Берлин, запустил первый Спутник! За следующие пятьдесят лет, внучок, умерло ничуть не меньше, или — не намного меньше людей, но совершенно бездарно!» То, что Сталин палач, никак не отменяет результата его «исторических свершений». Как у Петра Первого или всеми забытого Ивана Калиты. Все они, если угодно — функция. Производное исторических обстоятельств, сложившихся в тот или другой период на Главной исторической. Возникла ситуация, коллизия, если хочешь. Татаро-монгольское иго, татаро-монгольское эго! И в любом случае, если ты на должность поставлен, надо как-то разгребаться.
Мы же с тобой врачи! Слава богу, не довелось холерных, чумных, тифозных эпидемиях работу как в девятнадцатом веке нашим коллегам. А если бы пришлось? До идейных ли воззрений политической правоты тех, кого нужно хлорки засыпать и в общую яму столкнуть? Тем более сейчас размышлять о тонкостях психики персонажа, помершего полвека назад, нет ни малейшего настроения. На это Воловичи есть…
— Да ты что? — возмутился Секонд. — Свои ли слова говоришь? Мрак какой-то. На тебя никак не похоже!
— На тебя — тоже, — огрызнулся Фёст. — Кроме тех книжек, что тебе всесветный гуманист Левашов подсовывал, у Новикова с Шульгиным ещё бы что-нибудь попросил. Для стереоскопичности взгляда на настоящую человеческую историю. «Трудно быть богом» — ужасно благородно, — изобразил Фёст интонацию одного из персонажей указанной книги. А ты Шаламова почитай, как без всякого благородства люди в лагерях дохли. У Солженицына, в сравнении с ним — не лагеря, а санатории. Уж о моём отношении к моей истории и к нашему сталинизму говорить больше не будем. Не желаю! Хватит!
Ты со мной работать собрался? Привыкай. — Вадим-первый явно нервничал, покусывал губу, взял сигару, отбросил, закурил сигарету — меньше отвлекает.
— Двойники, говоришь? Ни черта ты не соображаешь. Ты бы смог сейчас — на моё место? Владимир Ильич Ульянов-Ленин то ли для понта, то ли в порыве откровения сказал однажды: «Не могу музыку слушать. После неё людей по головке гладить хочется, а по ней — бить надо!» И мне президента в абсолютно безвыходное положение, да ещё с хамскими выходочками, ставить совсем не хотелось. А куда деваться? Ты фильм «Горячий снег» смотрел?
— Смотрел, — кивнул Секонд.
— Так вот по замыслу операция совсем дурацкая была. Тактически и оперативно. Через сорок дет никто из теоретиков так её и не обосновал в научном смысле. Но полста тысяч солдат и лейтенантов в ней по полной правде угрохали! Ни за что! Ты думаешь, почему генерал Бессонов с таким мёртвым лицом по позициям идёт и шестью орденами «Красного Знамени» совесть отмазать пытается? Потому что до этого струсил, не нашёл в себе сил кому надо наверх сказать, что операция эта никчёмная и бессмысленная, кровью ещё двух армий будет оплачена. Так это режиссёр сообразил и придумал. А настоящим персонажам, в натуре эту мясорубку устроившим, — им что?