Мальтийский сокол
Шрифт:
Спейд сказал:
– Привет, Том. Взяли голубчиков?
– Взяли, – сказал Полхаус.
– Прекрасно. Заходите. А вот и еще одна пташка для вас. – Спейд подтолкнул девушку вперед. – Она убила Майлза. Есть у меня, кроме того, и кое-какие вещички – пистолеты мальчишки, пистолет Кэйро, черная статуэтка, из-за которой все и заварилось, а также банкнота в тысячу долларов, которой хотели подкупить меня. – Он посмотрел на Данди, нахмурился, наклонился вперед, чтобы заглянуть ему в лицо, и рассмеялся. – Что, черт возьми, стряслось с твоим приятелем, Том? На нем лица нет. – Спейд снова засмеялся. – Голову даю на отсечение, что, выслушав Гутмана, он решил, что наконец-таки взял меня за жабры.
– Перестань,
– Черта с два вы не думали, – сказал Спейд весело. – Ты-то, конечно, понимал, что я водил Гутмана за нос, а он шел сюда, облизываясь, и предвкушал, как будет вязать меня.
– Перестань, – снова поворчал Том, искоса поглядывая на своего начальника. – Нам все рассказал Кэйро. Гутман мертв. Когда мы приехали, мальчишка заканчивал дырявить его пулями.
– Это следовало ожидать, – кивнул Спейд.
Когда в понедельник утром, в начале десятого, Спейд вошел в свой кабинет, Эффи Перин бросила газету и поспешно вскочила с его кресла.
Он сказал:
– Доброе утро, ангел мой.
– То… что газеты пишут… правда? – спросила она.
– Да, сударыня. – Он бросил шляпу на стол и сел. Цвет лица у него был все еще нездоровый, но выглядел он вполне уверенно и бодро, а взгляд его слегка красноватых глаз был ясен.
Карие глаза девушки были странно расширены, рот кривился. Она стояла рядом, глядя на него сверху вниз.
Он поднял голову, ухмыльнулся и сказал с издевкой:
– Вот и верь женской интуиции.
Она спросила каким-то странным голосом:
– Это правда, что ты так с ней поступил, Сэм?
Он кивнул.
– Твой Сэм – детектив. – Он строго взглянул на нее. Обнял за талию, положив ладонь на бедро. – Она действительно убила Майлза, ангел мой, – сказал он тихо, – между делом, вот так. – Он щелкнул пальцами другой руки.
Она отстранилась от него почти с брезгливым выражением лица.
– Не надо, пожалуйста, не трогай меня, – сказала она, судорожно вздыхая. – Я знаю… я знаю, что ты прав. Ты прав. Но не прикасайся ко мне сейчас… не надо.
Спейд стал белее мела.
Кто-то повернул ручку входной двери. Эффи Перин быстро вышла в приемную, затворив за собой дверь. Когда она вскоре вернулась в кабинет, то опять закрыла ее за собой.
И сказала тихим тусклым голосом:
– Там Ива.
Спейд, глядя в стол, еле заметно кивнул.
– Да, – сказал он. – Пусть войдет.
Послесловие
Герои детективных произведений существуют в обстоятельствах чрезвычайных, постоянно смотрят в лицо опасности, рискуют жизнью, а когда и погибают. Это закон жанра. Их создатели – авторы криминальных историй, – сплетая головокружительные, леденящие кровь сюжеты, сами подчас живут размеренно, уютно, безбедно, не ведая и сотой доли тех забот, что выпадают на долю их персонажей. Это закон жизни. Что касается Дэшила Хаммета (1894-1961), то и в жизни, и в литературе он умел оставаться ярким исключением из всеобщего правила.
В далеком 1915 году, перепробовав множество самых разных занятий, он поступил на работу в агентство Пинкертона, старейшее частное детективное ведомство США, познакомившись с взаимоотношениями «полицейских и воров», что называется, из первых рук. Воспоминания самого Хаммета о его детективном прошлом достаточно противоречивы, хотя одно бесспорно: годы работы сыщиком стали для него неплохими университетами, столкнувшими его с американской повседневностью как она есть – без иллюзий и прикрас. В 1922 году он берется за перо и довольно быстро убеждается, что лучше всего получаются у него вещи с криминальным сюжетом.
20-е годы – «золотой век» классического интеллектуального детектива, основы которого
Шерлоку Холмсу Конан Дойля и Эркюлю Пуаро Агаты Кристи жилось привольно: преступники редко осмеливались посягать на их святое право докапываться до истины. Герои-расследователи Хаммета, а затем и Чандлера, успешно развивавшего темы хамметовского «крутого детектива», постоянно рискуют жизнью или, во всяком случае, работой. Они находятся между двух огней – полицией, которая не любит частных детективов, «сующих нос не в свое дело», и преступниками, относящимися к убийству как к «производственной необходимости».
Если в классическом детективе преступник был одиночкой и изгоем, а общество в целом находилось на правильном пути и все социальные проблемы поддавались разумному рациональному разрешению, то Хаммет снова и снова привлекал внимание читателей к несостоятельности «американской мечты», которая снова и снова оборачивается «американской трагедией». Сталкивая обжигающую повседневность с канонами детективной игры, он высекал искры подлинного искусства, трагического по своей окраске. В его романе «Красная жатва» герой-расследователь воевал с гангстерским кланом, прибравшим к рукам целый город. В романе «Стеклянный ключ» писатель рассказал о трогательной дружбе политиков, бизнесменов и уголовников. У Хаммета тайна, как и положено по законам жанра, в конце проясняется, истина устанавливается и виновникам воздается по заслугам. Но, продвигаясь к «истине и справедливости», герои-расследователи несут на этом пути немало серьезных потерь и издержек. Одни теряют веру в «вечные ценности», другие – друзей, третьи понимают, что, сражаясь со злом, сами пользуются малодостойными методами, и потому их победы порой сильно окрашены горечью.
Социальный пафос детективной прозы Хаммета перекликается и с его гражданской позицией. В 30-е годы он вновь проявляет настойчивый интерес к общественной жизни. Выступает в поддержку республиканской Испании, позже сближается с американскими коммунистами, проявляет неподдельный интерес к учению Маркса. Тогда же он попадает под наблюдение ФБР.
В начале 50-х, во времена разгула маккартизма, Хаммет оказывается в фокусе внимания Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Он отказывается назвать фамилии тех, кто вносил деньги в фонд прогрессивного «Конгресса за гражданские права», одним из попечителей которого являлся, и проводит полгода в тюрьме. И после этого до самой смерти сохранял верность своим убеждениям, собственному пониманию того, что такое демократия, и никогда не «редактировал» свои взгляды в угоду моде.