Мальтийский жезл
Шрифт:
— Будьте снисходительны к широким кругам милиции, — осторожно напомнил о себе Люсин, любуясь украдкой ее растроганно-просветленным взором. — Что это за штуковина — «красный лев»?
— Философский камень, — небрежно прокомментировала Гротто.
— Ах, это!.. Великое деяние? Гермес Трисмегист?.. [59]
— Вы-то откуда знаете?
— Чего только не рассыпано, Наталья Андриановна, в липучей грязи клоак. Натыкался впотьмах случайно…
59
Гермес Трисмегист (Триждывеличайший, согласно легенде, V—IV вв. до н. э.) — крупнейший
— А вы колючий! — заметила она вроде бы с одобрением. — Но не держите на меня зла. Я это так, сболтнула по глупости.
— Однако скажите, откуда у Георгия Мартыновича все эти звездные координаты? Астрология, если не ошибаюсь, представляет собой ложное толкование реальной картины расположения небесных тел? Верно? Значит, сами по себе положения звезд и лунные фазы — штука вполне объективная. А коли так, то он должен был бы вести наблюдения звездного неба? Но я что-то не заметил у него астрономических инструментов.
— Вы забываете, в какой век нам выпало жить. Есть таблицы, миникомпьютеры, наконец, с помощью которых в два счета можно вычислить констелляции на любой день. Георгию Мартыновичу одну такую игрушку подарили японцы.
— Насколько я мог понять, лично вы в число непосвященных не входили? Вас Георгий Мартынович определенно допускал в свой внутренний круг.
— В известной степени. По крайней мере, не скрывал от меня своих забавных чудачеств.
— И вы, как могли, разделяли их.
— Обаяние личности всегда заразительно. Однако я натура вполне приземленная и ко всей этой премудрости подходила сугубо утилитарно — как к своего рода знаковой системе, которую необходимо усвоить, чтобы уверенно расшифровывать древние тексты. И хоть сама этим не занималась, какие-то крупицы перепадали. Воленс-ноленс. Как-никак, мы работали бок о бок.
— Короче говоря, Георгий Мартынович раскапывал рецепты ведьминых зелий, переводил на современный химический язык, а вы варили волшебную мазь на своей модерновой кухне, — Люсин красноречиво мотнул головой на штативы с кипящими колбами.
— Не понимаю вашей иронии, — осадила Гротто, постоянно готовая к обороне. — Вас что-то не устраивает?
— Да я ж восхищаюсь! — Люсин ударил себя кулаком в грудь.
— Своеобразная, однако, манера выражать восторг.
— Вы насчет юмора? С этим делом у меня вечные неприятности. Стараешься быть смешным, остроумным, а люди обижаются…
— И поделом вам, потому что остроумие несовместимо с бестактными подковырками. Вы смешиваете разные жанры.
— Отсутствие деликатного воспитания сказывается.
— Опять? По-моему, вас слегка заносит.
— И как всегда, не в ту степь. — Люсин и впрямь не мог остановиться. Властное обаяние этой женщины словно бы пробудило дремлющую в нем веселую удаль. Хотелось до бесконечности длить и этот — вроде бы откровенный, но лишь до смутно угадываемого предела — их разговор, и это волнующее ощущение приближения к тайне. — Рассматривайте мои потуги как неуклюжую попытку справиться со стрессовой ситуацией, — он заставил себя собраться. — Сразу столько всего обрушилось необычного, странного, что мой бедный мозг возопил о спасении.
— Может, сделаем перерыв? — участливо предложила Наталья Андриановна. — Раз вы устали?
— Здесь не усталость, другое. Я вынужден продираться сквозь неведомые дебри и, к сожалению, не всегда успеваю осмыслить все на ходу. А остановиться почему-то боюсь, вот и несу чушь, пока созрею для осмысленного шага. У меня, если позволите, последний вопрос. В прошлый раз вы обещали помочь нам разобраться с тем корешком, помните?..
— Вот, кое-что удалось найти. — Наталья Андриановна достала несколько заранее припасенных библиографических карточек. — Это оказалось не столь затруднительно, как я сперва
— Вот это да! — только и мог выдавить из себя Люсин. — Ну-ка, ну-ка! — Он поспешно схватил карточки. Они были сродни тем, что он видел в картотеке Солитова. Невероятно, но на каждой значилось соответствующее классификационное наименование по-латыни. — Бред какой-то! Я был уверен, что все эти «разрывы» да «одолени» существуют только в сказках. Что же касается папоротника, то тут я совершенно уверен: не цветет папоротник.
— Вы правы, — Гротто невольно улыбнулась его ошарашенному виду. — Папоротник действительно не цветет, но насчет сказок вы глубоко заблуждаетесь. Речь идет о совершенно реальных растениях, причем более чем обыкновенных. Зачастую это ничем не примечательные обитатели наших лугов, рек и болот. Возьмем для примера плакун-траву, — она нашла нужную карточку. — Хотите послушать заговорное слово? — и стала читать новым, каким-то грудным волнующим голосом: — «Плакун, плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чисту полю, не разносись твой вой по синю морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским. А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь мое слово при тебе крепко и твердо. Век веком!..»
— Это Гоголь? — спросил Люсин, отозвавшись сердцем на «киевских ведьм». — Из «Страшной мести»?
— Ничего подобного. Ведовской заговор на плакунтраву, извлеченный из «Травника» 1696 года, сочиненного, — Наталья Андриановна прочитала текст, — «из дохтурских наук преосвященным Кир Афанасием, архиепископом Холмогорским и Вожским»… Языческое суеверие, как видите, нашло приют в святых монастырских стенах. Но вернемся к реальной плакун-траве, — она перевернула карточку. — На самом деле это не что иное, как дербенник иволистый. Растет он в сырых местах, по берегам рек и озер, хотя встречается и в ольховых зарослях, и на заливных поймах. Цветет с июня до самой осени. Лекарственными достоинствами не обладает. Из-за высокого содержания дубильных веществ скотом не поедается. Название рода дербенниковых «лутрум» восходит к греческому «лудрон», что значит кровь. Растение действительно отличается темно-красным оттенком цветков.
— Не обладает, значит, лекарственной силой?
— Нет, не обладает, хотя знахари называли дербенник «всем травам мати». Из него готовили всевозможные порошки, настойки, отвары. Лечили, вернее, пытались лечить грыжи, желудочные недомогания, даже сердечную тоску. Не знаю, как насчет последней, но все остальное не подтвердилось.
— Зачем же Георгий Мартынович им занимался?
— По многим причинам. Во-первых, отсутствие каких-либо терапевтических свойств у отдельно взятого цветка еще ни о чем не говорит. Они могут проявиться в комплексе с активными веществами других растений, усилить их действие, увеличить стойкость и так далее. Я уж не говорю о том, что последнее сказанное наукой слово почти никогда не бывает в действительности последним. Истина, добытая на одном уровне знаний, может быть опровергнута на более высоком. Вот почему Георгий Мартынович считал необходимым время от времени производить переоценку ценностей. Утвержденный у нас список растений-целителей далеко не исчерпывает активы зеленой аптеки. Многие растения, официально не принятые у нас, широко используются в фармакопее других стран — Болгарии, Франции… И наоборот, разумеется.