Мальва

Горький Максим

– Может, и оставил, - неохотно ответил тот.

– Красивая, что ли?
– небрежно спросила она.

Яков промолчал.

– Что молчишь?.. Лучше меня, али нет?

Он посмотрел ей в лицо, не желая этого. Щеки у нее были смуглые, полные, губы сочные, - полураскрытые задорной улыбкой, они вздрагивали. Розовая ситцевая кофта как-то особенно ловко сидела на ней, обрисовывая круглые плечи и высокую, упругую грудь. Но не нравились ему ее лукаво прищуренные, зеленые, смеющиеся глаза.

– Зачем ты так говоришь?
– вздохнув, сказал он просящим голосом, хотя

желал говорить с ней строго.

– А как надо говорить?
– засмеялась она.

– И смеешься тоже... чему?

– Над тобой смеюсь...

– Ну, что я тебе?
– обиженно спросил он и снова опустил глаза под ее взглядом.

Она не ответила.

Яков догадывался о том, кто она отцу, и это мешало ему свободно говорить с ней. Догадка не поражала его: он слыхал, что на отхожих промыслах люди сильно балуются, и понимал, что такому здоровому человеку, как его отец, без женщины трудно было бы прожить столько времени. Но все-таки неловко и перед ней и перед отцом. Потом он вспоминал свою мать - женщину истомленную, ворчливую, работавшую там, в деревне, не покладая рук...

– Готова ушица!
– объявил Василий, являясь в шалаш.
– Достань-ка ложки, Мальва!

Яков взглянул на отца и подумал:

"Видно, часто она у него бывает, коли знает, где ложки лежат!"

Взяв ложки, она сказала, что надо пойти помыть их и что в корме лодки у нее есть водка.

Отец и сын посмотрели вслед ей и, оставшись один на один, помолчали.

– Ты с ней как встретился?
– спросил Василий.

– А я спрашивал про тебя в конторе, и она была там... И говорит: "Чем, говорит, идти пешком по песку, поедем в лодке, я тоже к нему". Вот и приехали.

– Да-а... А я, бывало, думаю: "Каков-то теперь Яков?"

Сын добродушно усмехнулся в лицо отца, и эта усмешка придала Василию храбрости.

– А... ничего бабенка-то?

– Ничего, - неопределенно сказал Яков, моргнув глазами.

– Никакого лешего не поделаешь, брат ты мой!
– воскликнул Василий, взмахивая руками.
– Терпел я сначала - не могу! Привычка... Я женатый человек. Опять же и одежду она починит и другое прочее... И вообще... эхма! От женщины, как от смерти, никуда не уйдешь!
– искренно закончил он свое объяснение.

– Мне что?
– сказал Яков.
– Это твое дело, я тебе не судья.

А про себя думал:

"Станет тебе такая штаны чинить..."

– Опять же мне всего сорок пять лет... Расхода на нее немного, не жена она мне...
– говорил Василий.

– Конечно, - соглашался Яков и думал: "А все, чай, треплет карман-то!"

Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках; сели есть уху. Ели молча, кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро двигаются влажные, крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, - это нужно было ему для того, чтоб без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение к ним.

Ласковую

музыку волн перебивали хищные крики чаек. Зной становился менее жгучим, уже иногда в шалаш залетала прохладная струя воздуха, пропитанного запахом моря.

После вкусной ухи и водки глаза Якова осовели. Он начал глуповато улыбаться, икать, позевывать и смотреть на Мальву так, что Василий нашел нужным сказать ему:

– Ты приляг тут, Яшутка, пока до чаю... а там мы тебя разбудим.

– Это можно-о...
– согласился Яков, сваливаясь на кули.
– А... вы куда? Ха-ха!

Василий, смущенный его смехом, торопливо вышел, а Мальва поджала губы, сдвинула брови и ответила Якову:

– А куда мы пойдем - это не твое дело! Ты что? Ты еще нашему богу - бя! Вот ты что, паренек!..

– Я? Ладно!
– воскликнул Яков вслед ей.
– Па-а-го-ди... Я тебе покажу! Ишь ты какая...

Он поворчал еще немного и заснул с пьяной, сытой улыбкой на раскрасневшемся лице.

Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на небо. Когда Мальва опустилась на песок рядом с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.

– Что - мало рад сыну-то?
– спросила она, засмеявшись.

– Вон он... смеется надо мной... из-за тебя!..
– угрюмо сказал Василий.

– Ну? Из-за меня?
– лукаво удивилась она.

– А как же?

– Ах ты, жалкенький! Что же теперь? Не ходит к тебе, что ли? а? Ну - не буду!..

– Ишь ты, ведьма какая!
– укорил ее Василий.
– Эх вы, люди! Он смеется, ты тоже... а вы мне самые близкие! За что же смеетесь? Черти!
– Он отвернулся от нее и замолчал.

Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.

Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность.

– Что молчишь?
– спросил Василий.

– Думаю, - сказала Мальва.

– Про что это?

– Так, - повела она бровями и, помолчав, добавила: - Сын у тебя молодец парень...

– А тебе что?
– ревниво воскликнул Василий.

– Мало ли что...

– Ты - смотри!
– окинул он ее суровым взглядом полным подозрения.
– Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, - да!

Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:

– Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то... Я еще не понимаю этого... ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие... и все такое... Я тоже с вашей сестрой умею обращаться...

– А ты меня, Вася, не пугай...
– равнодушно и не глядя на него, попросила она.

– То-то! Не шути же...

– А ты уж не стращай...

– Я и взбучку дам, коли баловать начнешь...
– грозил Василий, озлобляясь.