Малыш, который живет под крышей
Шрифт:
— Нет. Тебе показалось, — это был прощальный минет, но Макс не стал этого говорить вслух.
— Ты все еще сердишься? Признаю — я была очень неправа. И больше так не буду, честно! Не знаю, что на меня нашло, но я обещаю, что больше не…
— Ян, не надо. Я все решил.
— Ты все решил? А я? А мои чувства? Ну, Масюша… — она потянулась к нему губами, но Макс увернулся.
— Я начал собирать твои вещи. Помочь? Или дальше сама справишься?
У Яночки пухлые губы, и сейчас они очень эффектно задрожали.
— Ладно, не буду мешать. Пойду, пройдусь.
Дожил. Выставили из собственного дома. Сначала из машины выкидывают, теперь из дома. Но выносить это представление не было никаких моральных сил.
Далеко Макс не ушел — до набережной. Подумал — и пошел по мосту. На середине
На город незаметно опустился вечер, и чернота воды сливалась с темнотой гранита ступеней. Сверху на Макса бесстрастно смотрел безбородый сфинкс, что когда-то, несколько тысяч лет назад, украшал вход в гробницу фараона — Макс, хоть убей, не смог бы сейчас вспомнить его имя. А когда-то ведь знал точно. Да какой только хренью не была забита его голова тогда, десять лет назад, когда он был еще студентом ГАСУ и каждое лето работал экскурсоводом по протекции тети Гали.
Макс запрокинул голову. Одна из городских легенд гласила, что с наступлением темноты у сфинксов меняется выражение лица. Спокойные и умиротворенные с утра, древние стражи египетских пирамид становятся безжалостными и даже угрожающими к вечеру. Макс прищурился. Ничего такого не углядел, да и видно плохо — только шея заболела. Макс погладил по макушке сидящего у подножия ближнего к мосту сфинкса грифона. Всем известно, что если положить грифону руку в пасть и потрогать зуб — то сбудется загаданное желание. Да, это тоже городская легенда. Макс задумчиво потер гладкую бронзу. У него нет особых желаний — всего, чего он хотел, он добивался сам. Его нынешняя мечта — собственная квартира. Не та, что досталась после отъезда матери в далекое Забайкалье с новым мужем. Эту квартиру Макс, конечно, привел в порядок и отремонтировал в соответствии со своими понятиями о комфорте. Нет, он мечтал о стенах. Вот, что ему нужно. Голые стены. Пол. Потолок. И панорамное окно с видом на Финский залив. Все остальное Макс сделает сам. Под себя. Ведь это его работа — проектировать пространство. А здесь он совместит работу и мечту. У архитекторов — своеобразные мечты.
— Кирочка, как успехи с нашим пентхаусом?
Кира очень хотела поморщиться, но не могла себе этого позволить.
— Все так же, Влад.
Оксана, сидевшая напротив нее, поджала губы. Ах, да, имя-отчество. Но директор и практически единоличный владелец бюро недвижимости «Артемида», где трудилась риэлтором Кира, не был сторонником официального тона. По крайней мере, в отношении Киры. Настоятельно просил называть его по имени. Правда, Кира предполагала, что такая фамильярность не имела ничего общего с тягой к демократии. Скорее, это имело отношения к планам самого Владислава Юрьевича Козикова в отношении Киры. Но пока они не слишком явно проявлялись, планы эти. Поэтому, пусть будет Владом — раз человеку так хочется.
— То есть как — так же?
— То есть — никак.
— Кира! — голос кузины зазвенел негодованием. — Ты не можешь продать эту квартиру уже год! Шикарное место, экологически чистый район, парк в двух шагах, пятнадцать минут до метро, роскошный пентхауc удачного метража с видом на Финский залив. А ты не можешь…
— Раз это такая прекрасная недвижимость — продавай сама.
— Это не моя работа, — Оксана поправила светлый локон. — Это твоя работа, ты за нее деньги получаешь. Мы тебе доверие оказали, на работу приняли…
Оксана умело объединила себя и Козикова в одно «мы». Влад поморщился, но смолчал.
— Облагодетельствовали убогую… — мягко подпела Кира. — На помойке подобрали…
— Не передергивай! Но это работу тебе дали мы, и ты должна быть
Надоело все это!
— Оксана, дорогая моя, скажи-ка мне, у кого из риэлторов «Артемиды» самое большое количество сделок за последний год? А общая выручка? А средняя выручка? Я пашу на вас как папа Карло, и если вас что-то не устраивает…
— Ну что ты, Кирочка! — поспешил вмешаться Влад. — Девочки, не надо ссориться! Но, согласись, Кира, время экспозиции объекта не лезет ни в какие ворота.
— За столько времени не продать такую квартиру… — снова начала Оксана.
— Сама продавай! — обычно Кире удавалось игнорировать выпады сестры, но сегодня отчего-то все бесило просто ужасно. — Снимите с меня эту квартиру! Или давайте что-то думать с ценой. За эту цену ее вряд ли кто-то купит. Она же завышена раза в полтора как минимум.
— Нет, — отрезал Влад. — Цена не обсуждается. Квартира мне обошлась дорого, и продавать себе в убыток я не буду.
— На «нет» и суда нет. Извините, господа директора, мне надо работать. И ждать идиота, который купит этот чертов пентхаус за ту цену, что вы назначили.
Кира спустилась с крыльца и сразу же закурила. Оксана ее сегодня умудрилась выбесить. Давно бы уже пора привыкнуть. С самого детства.
Они семь лет прожили под одной крышей. Не так много, если вдуматься. В Кириных годах — с восьми до пятнадцати лет. Впрочем, в Оксаниных тоже — они были ровесницы. После смерти родителей, с разницей в один месяц, сестры Раиса и Наталья, в девичестве — Быковы, оказались владелицами двухкомнатной квартиры на Выборгской стороне, в районе Сосновки. Их старший брат, Борис Быков, к тому времени окончательно перебрался в Москву, и на квартиру не претендовал. А вот сестры — очень даже претендовали, ни у Раисы, ни у Натальи не было собственного жилья. Мужей тоже не было, обе были в разводе, зато по одному ребенку наличествовало. Разменять крошечную двухкомнатную хрущевку пусть и в неплохом районе на две однокомнатные благоустроенные квартиры не на задворках мира не получилось. В лучшем варианте — квартира и комната в общежитии или коммуналке. Никто из сестер не захотел поступиться собственными интересами. Так и прожили семь лет вместе — две одиноких женщины и две девочки одного возраста. Одного возраста и совершенно разные по характеру и внешне.
Кира в детстве напоминала черта — невысокая, худая, угловатая, с черными волосами и острыми чертами лица. Прыгать в сугробы с гаражей, играть с пацанами зимой в снежки, а летом в футбол — такими были ее любимые забавы. Ну а когда забав во дворе не случалось — тогда она играла дома, с двоюродной сестрой. Игры у совсем не похожей на Киру русоволосой светлокожей Оксаны были однообразны. Она, Оксана — королева, принцесса, повелительница — в общем, главная и красивая. А Кира, непременно — служанка, камеристка (выучила новое слово после прочтения Дюма) — словом, прислуга. Кира пыталась привнести в игру элемент приключений — например, рвануть за подвесками в другую страну. Но Оксана была неумолима — Кире надлежало подавать принцессе изысканные напитки и кушанья, в роли которых обычно выступали молоко или морс, и печенье, восхищаться королевой и сочинять и приносить письма от таинственного возлюбленного.
А потом девочки выросли. И примирить их не могли уже даже игры. У Киры раньше Оксаны, намного раньше обозначилось грудь. Правда, потом справедливость для Оксаны восторжествовала — первый размер Киры, предмет зависти сестры в четырнадцать лет, так и остался первым. А вот у самой Оксаны все выросло значительно богаче. Но она все равно завидовала сестре. Длинным ногам — пожалуй, единственное достоинство, которое она признавала у Киры объективно. Способности трескать все подряд и не толстеть — самой Оксане приходилось тщательно следить за тем, сколько она ест. Легкости, с которой сестра находила общий язык с парнями — этому Оксана завидовала особенно. Этим парням в черных кожаных куртках, с наглыми прищуренными глазами и лохматыми головами, с которыми она видела Киру уже потом, когда они стали старше, и все-таки сложилось так, что Раиса и Наталья, в девичестве — Быковы, разъехались. Кириной маме дали, наконец-то, служебную квартиру. И двушку в районе Сосновки обменяли на однокомнатную с доплатой.