Малыш (le petit)
Шрифт:
Любить искусство – выше счастья нет.
Но признаем прямо, что нам мила не драма,
А только оперетта и балет.
Спорить не берусь я, тут дело лишь во вкусе.
Любите драму, оперу, кино.
Но влечет нас неизменно каждый вечер лишь одно:
Блеск, веселье, ритмов смена,
Все, что здесь дано.
И ждем мы в нетерпенье, когда раздастся пенье,
И мы услышим вновь куплет
Одной из самых модных оперетт…
Красотки, красотки, красотки кабаре,
Вы созданы
Изящны, беспечны красотки кабаре.
Ведь вам непонятны любви мучения.
Красотки, красотки, красотки кабаре
Умеют любить лишь на мгновения;
Программу можно изменить,
И снова, как вчера любить,
Не зная ни тревоги, ни мученья.
Пусть игрой на сцене, блистает в пестрой смене
Каскад очаровательных актрис
Но не скроем факта, что нас в момент антракта
Влечет к себе волшебный мир кулис.
Здесь мы словно дома, нам все давно знакомо,
Давным-давно для нас секретов нет.
Но когда проходят мимо героини оперетт,
Чтоб увидеть их без грима, мы стремимся вслед.
Ужели в них все ложно?
Ну что ж, вполне возможно.
И как всегда уверясь в том,
Кулисы покидая, мы поем:
Красотки, красотки, красотки кабаре,
Вы созданы лишь для развлечения.
Изящны, беспечны красотки кабаре.
Ведь вам непонятны любви мучения.
Красотки, красотки, красотки кабаре
Умеют любить лишь на мгновения;
Сегодня всех затмит одна,
А завтра в тень уйдет она,
И мы уже от новой в упоенье.
На последнем аккорде, немолодые женщины от усталости завалились на пол, но увидев неожиданно вошедшего Лермонтова, сконфузились.
– Бонжур, красотки, ну и представление Вы тут устроили!
Он помог обеим оконфузившимся
подняться, Арсеньева неловко извиняется на французском, а потом добавила с гордостью по-русски:
– Зато мы открыли тайну твоего Малыша! На самом деле он не юноша, а красна-девица семнадцати лет!!!
Лермонтов присвистнул, вспомнил про друга в прихожей и позвал Тургенева:
– Иван Сергеич выходи, уже можно!
Появившийся из-за двери Тургенев, увидел прелестное создание вставшее из-за рояля и смутился.
От вида ее, замолчал и Лермонтов – не каждый день юноша-друг превращается в живую девушку мечту-видение из его недописанного произведения "Штосс".
Мечта-видение озорно глянуло на него и произнесло проникновенным голосом:
– Что же Вы замолчали али не признали синих глаз?
– Это розыгрыш! Вы, верно, сестра моего Малыша!
Вместо ответа, чудо-девица взяла лежащую на рояле короткую саблю и завертела ею так быстро, что ее изображение расплылось в воздухе…
Затем она резанула сабелькой по трем свечам,
После небольшой паузы, девушка произнесла, тем же проникновенным голосом:
– Хотите я лучше станцую? Только нужно музыкально сопроводить: я наиграю, а Вы повторите?
– Можно попробовать – ответил Мишель.
Девушка села за рояль и заиграла Хабанеру из оперы Кармен Бизе (которая появится через 34 года), а он встал за ее спиной.
После двух проигрышей, спросила:
– Запомнили?
Сама же легко выпорхнула из-за рояля и понеслась в цыганском танце, притоптывая каблучками в такт мелодии.
Ритмичный стук каблучков, вибивавших мелодию, экспрессия танцовщицы, искусно передававшей испанкий характер Кармен, помогли завороженному Лермонтову воспроизвести на рояле доселе неизвестное ему музыкальное произведение.
Иван Сергееч, после окончания действия настолько живо создавшего образ свободолюбивой цыганки, спросил:
– Где Вы этому научились, я видел такое у коренных испанок, недавно из Европы приехал.
– Да что Вы, наши цыгане могут не хуже…
Эх молодость… Смущенный взгляд 23-х летнего Тургенева, вполне давал понять меру воздействия, которая оказывала эта девушка – то ли из-за того, что она была из рода тех особ, от которых мужская часть населения совсем теряет разум, то ли его интимные струны пришли в движение самим чувственным движением миниатюрной и изящной исполнительницы испанского фламенко.
Только когда из столовой послышался голос Елизаветы Алексеевны, она приглашала к обеденной трапезе, молодежь заметила отсутствие старших женщин.
Неожиданно зал заполнил гомон настоящих цыган и шумный возглас:
– Мишель, Малыш, Вы дома, встречайте гостей.
Лермонтов узнает друга и участника экспедиции к горцам Дорохова Руфин Ивановича:
– Дорохов, Вы как всегда вовремя, к обеду!
Цыгане же окружили "испанскую цыганку" в ярком наряде с красной отделкой, закрутили ее, завертели в пляс под гитары, но она вертясь еще быстрее, выскользнула к роялю – заиграла на инструменте и запела:
Ехали на тройке с бубенцами,
А вдали мелькали огоньки…
Эх, мне б теперь, соколики, за вами,
Душу бы развеять от тоски!
Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что вдаль летит звеня,
И с той старинною, да с семиструнною,
Что по ночам так мучила меня.
Да, выходит, пели мы задаром,
Понапрасну ночь за ночью жгли.
Если мы покончили со старым,
Так и ночи эти отошли!
Так, живя без радости, без муки,
Помню я ушедшие года