Малыш[рис. В.С. Саксона]
Шрифт:
И чтобы лучше разглядеть это черное платье, которое ему кажется знакомым, Малыш с трудом приподнимается на локте, нагибается, но тотчас же в ужасе откидывается назад… Прямо против него посреди комнаты он видит большой ореховый шкаф со старинными железными украшениями. Он узнает его… Он уже видел его во сне. Тик! Тик! Тик! Мыслительный аппарат начинает двигаться с быстротой ветра… Теперь Малыш вспомнил… Гостиница Пилуа, смерть Жака, похороны, возвращение с Пьеротом под проливным дождем, — он всё теперь вспомнил… всё… Увы! возрождаясь к жизни, несчастный Малыш возрождается для страдания, и первое его слово — стон. Услыхав этот стон, все три
— Здравствуйте, Камилла!..
Камилла Пьерот так поражена тем, что умирающий заговорил, что в полном изумлении стоит неподвижно с протянутой рукой, и кусочек прозрачного льда дрожит в ее розовых пальцах.
— Здравствуйте, Камилла! — повторяет Малыш. — Я прекрасно узнал вас, поверьте!.. Голова моя теперь в полном порядке. А вы? Видите ли вы меня?.. Можете вы меня видеть?..
Камилла Пьерот широко раскрывает глаза.
— Вижу ли я вас, Даниэль?.. Ну, разумеется, я вас вижу!..
Тогда, при мысли, что шкаф солгал, что Камилла Пьерот не ослепла, что его сон, страшный сон, не оказался пророческим до конца, Малыш набирается храбрости и решается задать еще несколько вопросов.
— Я был очень болен, не правда ли, Камилла?
— Да, Даниэль, очень больны…
— И я лежу уже давно?..
— Завтра будет три недели…
— Боже мой! Три недели!.. Уже три недели как Мама Жак…
Он не кончает фразы и, рыдая, прячет голову в подушки…
В эту минуту в комнату входит Пьерот с новым доктором (если болезнь продлится, тут перебывает вся медицинская академия), знаменитым доктором Брум-Брумом, который сразу приступает к делу и не занимается застегиванием своих перчаток у изголовья больных. Он подходит к Малышу, щупает пульс, осматривает глаза, язык, потом, обращаясь к Пьероту, говорит:
— Что же вы мне сказки рассказывали?.. Ведь он выздоровел, ваш больной!..
— Выздоровел!?? — повторяет Пьерот, складывая молитвенно руки.
— Настолько выздоровел, что вы немедленно выбросьте весь этот лёд за окошко и дайте вашему больному крылышко цыпленка, которое он запьет Сен-Эмильоном..! Ну, ну, перестаньте отчаиваться, милая барышня, — через неделю этот молодчик, так ловко надувший смерть, будет уже на ногах, — могу вас в этом уверить… А пока, эти дни держите его еще в постели и охраняйте от всяких волнений и потрясений. Это самое главное… Остальное предоставим природе — она лучше умеет ухаживать за больными, чем мы с вами…
Затем знаменитый доктор Брум-Брум дает щелчок в нос пациенту, улыбается мадемуазель Камилле и быстро удаляется в сопровождении добряка Пьерота, который плачет от радости и все время повторяет:
— Ах, господин доктор, вот уж, правда, можно сказать!..
После их ухода Камилла хочет заставить больного уснуть, но тот энергично протестует.
— Не уходите, Камилла, прошу вас… Не оставляйте меня одного… Как вы хотите, чтобы я спал, когда у меня такое горе?..
— Да, Даниэль, это необходимо. Необходимо, чтобы вы уснули. Вам нужен покой; это доктор сказал… Ну, послушайтесь, будьте же благоразумны, закройте глаза и не думайте ни о чем… Я скоро опять приду и, если узнаю, что вы спали, останусь дольше.
— Я сплю… сплю… — говорит Малыш, закрывая глаза.
— Чёрное платье?!
— Ну, да! Вы отлично знаете. Маленькая женщина в чёрном платье, которая работала там с вами у окна… Сейчас её нет… Но я только что видел ее, я в этом уверен.
— Нет, Даниэль, вы ошибаетесь… Я работала здесь сегодня все утро с госпожой Трибу, знаете, с вашим старым другом, которую вы называли дамой высоких качеств. Но госпожа Трибу не в черном… она всё в том же зеленом платье… Вы, верно, видели это во сне… Итак, я ухожу… Спите хорошенько…
С этими словами Камилла Пьерот поспешно уходит, очень смущенная, с пылающими щеками, словно она только что солгала. Малыш остается один, но уснуть он все же не может. Машина с тонкими колесиками с дьявольской быстротой вертится в его глазах. Шелковые нити спутываются… Он думает о своем дорогом Жаке, покоящемся на Монмартрском кладбище; он думает о Чёрных глазах, об этих чудных звездах, точно нарочно для него зажжённых провидением, и теперь… В эту минуту дверь тихо, тихо приотворяется, кто-то хочет войти b комнату, и почти тотчас же затем слышится голос Камиллы, произносящей шепотом:
— Не входите!.. Волнение убьёт его, если он вдруг проснется!..
— Дверь медленно закрывается, так же тихо, как и открылась, но, к несчастью, подол черного платья попадает в щель, и Малыш это видит.
Сердце его вдруг точно рванулось куда-то… Глаза загораются, и, приподнимаясь на локте, он громко кричит:
— Мама! Мама! Почему же вы не идёте меня поцеловать?..
Дверь тотчас же отворяется, женщина в чёрном платье не может дольше сдерживаться и устремляется в комнату. Но вместо того, чтобы подойти к постели, она идет в противоположный конец комнаты, простирая руки и восклицая:
— Даниэль! Даниэль!
— Сюда, мама!.. — зовет со смехом Малыш, протягивая к ней руки. — Сюда!.. Разве вы меня не видите?!.
Тогда, полуобернувшись к нему и ощупывая дрожащими руками окружающие предметы, госпожа Эйсет говорит раздирающим душу голосом: — Увы, нет, мое сокровище, я не вижу тебя и никогда уже больше не увижу… Я ослепла!..
Малыш громко вскрикивает и падает навзничь на подушки… Конечно, нет ничего удивительного в том, что после двадцати лет страданий и лишений, после смерти двух сыновей, разорения домашнего очага и разлуки с мужем слезы выжгли дивные глаза госпожи Эйсет. Но для Малыша — какое это совпадение с его сном. Какой страшный последний удар приберегла для него судьба!
Не умрёт ли он от него?
Нет!.. Малыш не умрёт. Он не должен умереть. Что будет без него с его бедной слепой матерью?.. Где возьмет она слез, чтобы оплакивать третьего сына? Что будет с отцом Эйсетом, этой жертвой коммерческой честности, которому некогда даже приехать обнять своего больного сына и положить цветок на могилу умершего?.. Кто же восстановит тогда их очаг, этот домашний очаг, куда придут в один прекрасный день оба старика погреть свои бедные озябшие руки?.. Нет, нет! Малыш не хочет умирать! Наоборот, он изо всех сил цепляется теперь за жизнь… Ему сказали, что для того, чтобы выздороветь, он ни о чем не должен думать — и он не думает; что ему: не следует говорить — и он не говорит; что ему не следует плакать — и он не плачет… Удовольствие видеть, как он спокойно лежит в своей постели с открытыми глазами, играя кисточками пухового одеяла. Идеально спокойное выздоровление!..