Малыш
Шрифт:
Нечего и говорить, что куртка эта надевалась Малышом под лохмотья, чтобы никто из оборванцев не узнал о ее существовании – иначе эти пакостники скорее разорвали бы ее в клочья, чем оставили ему.
После продолжительных октябрьских дождей ноябрь разразился ледяными ветрами. Улицы Голуэя покрылись толстым слоем снега. Все маленькие оборванцы страшно мерзли, и их очаг особенно нуждался в топливе, а их желудки – в пище. Поэтому им приходилось, несмотря на снег и ветер, по-прежнему выходить на улицы в поисках необходимого для школы. Собрать что-либо на мостовых теперь было невозможно, и оставалось
Малыш вынужден был следовать примеру остальных. Но, когда он останавливался перед домом и стучал в дверь, ему всегда казалось, что стук этот отдается болью у него в груди. И вместо того чтобы протягивать руку, прося милостыню, он спрашивал, не нужно ли исполнить какое-нибудь поручение. Давать поручения пятилетнему ребенку! Понятно, что никто этого не делал, но иногда ему бросали кусок хлеба, который мальчик брал со слезами на глазах. Что поделаешь, когда мучит голод!..
В декабре холод и сырость стали еще сильнее. Снег валил крупными хлопьями без остановки. В три часа дня уже приходилось зажигать газовые лампы, но их желтоватый свет не мог пробиться сквозь густой туман. На улицах не было ни экипажей, ни телег. Лишь изредка можно было встретить прохожего, спешащего домой. Но Малыш, с воспаленными от холода глазами, с посиневшими руками и лицом, так и бегал по городу, стараясь плотнее запахнуть свои покрытые снегом лохмотья…
Наконец тяжелая зима миновала. Первые месяцы 1877 года были уже не такими суровыми. Лето в тот год настало довольно рано, и уже с июня началась сильная жара.
Семнадцатого августа Малыша, которому было в то время пять с половиной лет, ждала находка, имевшая самые неожиданные последствия.
В семь вечера он шел по улочке, уже возвращаясь в «Рэггид-скул». Поиски еды в тот день не увенчались успехом, так что им пришлось бы обойтись без ужина, если только у Грипа не были припрятаны пара хлебных корок. Впрочем, им было не привыкать, да и вообще, привычка есть ежедневно казалась им неведомой роскошью, которую могли позволить себе лишь богачи.
Шагах в двухстах от школы Малыш вдруг споткнулся и растянулся во весь рост на мостовой. Нет, он не ушибся, но, падая, заметил некий предмет, откатившийся в сторону, – о него он, очевидно, и споткнулся. Это оказалась толстая бутыль, к счастью, не разбившаяся, иначе он мог бы сильно порезаться. Поднявшись, мальчик огляделся и вскоре нашел эту бутылку. Она была закупорена пробкой, которую, впрочем, нетрудно было вынуть, что Малыш и сделал. Внутри, как ему показалось, было что-то спиртное.
Такой бутылки хватило бы на всех оборванцев школы, а значит, на этот раз его бы встретили там с распростертыми объятиями!
На улице не было ни души, никто не видел, как Малыш нашел бутылку, а до школы оставалось всего двести шагов… Но тут у мальчика мелькнула мысль, которая, пожалуй, никогда не пришла бы в голову ни Каркеру, ни остальным ученикам. Эта бутылка ему, Малышу, не принадлежала! Она не была ни подаянием, ни выброшенным по негодности предметом, а скорее
Малыш, не зная, что делать, как поступить со своей находкой, решил посоветоваться с Грипом. Тот уж наверняка что-нибудь придумает. Главная трудность состояла в том, чтобы пронести бутылку на чердак, не возбудив внимания остальных учеников, которые, конечно, и не подумают вернуть ее владельцу. Еще чего! Ведь это целая бутылка спирта! За ночь в ней не останется и капли… Что же касается Грипа, то в нем Малыш был уверен как в себе самом. Он не прикоснется к спирту, спрячет бутылку в солому, а на другой день будет везде расспрашивать, чтобы узнать, чья она. Если понадобится, они будут ходить от дверей к дверям, но на этот раз не выпрашивая милостыню, а наводя справки.
И мальчик направился к «Рэггид-скул», изо всех сил стараясь спрятать бутылку под своими лохмотьями. Но, как нарочно, когда он подошел к дверям приюта, оттуда вдруг выбежал Каркер и чуть не сшиб его с ног. Узнав Малыша и видя, что он один, Каркер схватил его, намереваясь отплатить ему за тот случай на берегу залива. Нащупав же бутылку под его лохмотьями, он грубо вырвал ее у Малыша.
– А это что? – вскричал он.
– Это… это не твое!
– Так, значит, твое?
– Нет… и не мое!
И Малыш попытался оттолкнуть Каркера, но негодяй одним ударом отшвырнул его подальше и, завладев бутылкой, пошел обратно в школу. Малыш, плача, последовал за ним.
Он попробовал было вернуть бутылку, но Грипа не было рядом, чтобы прийти на помощь. Сколько ударов и пинков посыпалось на него! Некоторые даже кусали несчастного мальчонку! Старуха Крисс и та вмешалась, едва учуяла, что в бутылке спиртное. – Да это спирт! – вскричала она. – Прекраснейший спирт, которого хватит на всех!..
О, несомненно, лучше бы Малыш оставил бутылку на улице, где владелец, возможно, уже разыскивал ее. Ему следовало бы догадаться, что пройти незамеченным на чердак к Грипу не удастся. Но теперь было уже поздно!
Обращаться за помощью к О’Бодкинсу также не имело смысла – тот вряд ли оторвался бы от своих расчетов. Но даже если бы директор и вмешался, то скорее всего приказал бы принести бутыль к себе – а что раз попадало в его кабинет, уже никогда не возвращалось…
Малышу ничего не оставалось, как отправиться на чердак к Грипу и все ему рассказать.
– Грип, – спросил он, – ведь найденную на улице бутылку нельзя считать своей?
– По-моему, нет… – ответил Грип. – А ты разве нашел бутылку?
– Да… Я собирался отдать ее тебе, а завтра мы бы попытались выяснить…
– Кому она принадлежит?.. – досказал Грип.
– Да, и, может быть, поискав хорошенько…
– И они у тебя ее отняли?
– Да, это все Каркер! Я не хотел отдавать… но тогда остальные… О, если бы ты спустился туда, Грип!..
– Я сейчас же пойду вниз, и мы еще посмотрим, кому она достанется, твоя бутылка!..