Малышка
Шрифт:
— Ты в порядке? — наклоняюсь к малышу, чтобы помочь подняться, и вижу, как к нам бежит его мама. Совсем молодая.
— Максим, ты не ушибся? — спрашивает она, присаживаясь рядом на корточки, и я невольно улыбаюсь. Хоть какой-то Максим валяется у меня в ногах. — Простите, пожалуйста, он только учится ездить, — улыбается мама.
— Да ничего, — говорю и вдруг замираю, когда мальчишка целует меня в щёку, пока я все ещё наклоняюсь к нему. — Ты чего, Максимка?
— Ты красивая очень, — улыбается мальчик, а потом
Я хохочу, потому что это максимально мило и настолько же неловко. Мама мальчика улыбается, Макс стоит и смотрит с интересом, а я краснею, словно это и правда настоящее предложение.
Присаживаюсь на корточки, целую Максимку в ответ, сжимаю игрушку в его же кулачке и говорю:
— Прости, малыш, но я слишком взрослая для тебя, а ты для меня ещё маленький. Подари игрушку какой-нибудь девочке в детском садике, она будет очень рада, ведь ты такой классный малыш, — я треплю его по светлым волосам, но вдруг замечаю в его глазах слёзы.
— Но мне ты нравишься, — говорит он, всхлипывая, и тут мама его забирает, прося не обращать внимания, ведь он очень впечатлительный. Благодарит ещё раз за то, что не дали малышу упасть, улыбается и уходит за угол, а я так и стою в ступоре. Ну и что это было?
— Чувствую себя предателем, — говорю тихо, когда заходим с Максом в лифт. — Надеюсь, что мы больше не встретим его, не хочу, чтобы он снова плакал из-за меня, — мне действительно становится грустно, хотя понимаю, что ничего особенного-то и не случилось.
— Ситуация точно как два года назад, — шепчет Макс, но я слышу и вдруг замираю.
А ведь правда…
Только на моем месте был Макс, а на месте маленького Максима — я. Да, мне было не четыре года, и да, там было в принципе всё иначе, но суть та же. Я поступила с малышом так же, как и Макс со мной, потому что у меня не было другого выбора.
Черт возьми…
У него не было другого выбора.
Потому что, блин, мне было пятнадцать. И он узнал о моих чувствах. И как бы он смог дальше дружить со мной, зная, что я его люблю? Мне было бы больнее, уверена. Вот сейчас, на пороге своего совершеннолетия, я понимаю: мне было бы больнее. И проблема только в том, что он узнал о моих чувствах. Если бы не знал, все было бы иначе.
Мы выходим из лифта, а в глазах стоят слёзы. Почему мы не можем отвечать за свои поступки сразу, а не понимать, что накосячил, через пару лет?
Я не знаю, стоит ли заводить разговор о прошлом… В самом деле не знаю. Думаю, что нет. Зачем? Пусть оно и останется в прошлом. Сейчас мы с Максом снова общаемся, и я понимаю его рвение возобновить дружбу: ему тоже было хреново. Поняла это только что, когда увидела слёзы в глазах малыша и от этого у меня лопнуло сердце на части.
Я всегда говорила, что
***
Макс
— Ты чего загрустила, малышка? — вижу, что она зависла. Даже в квартиру зашла, когда я потянул ее за руку внутрь. Задумалась о чем-то. Видимо, не стоило говорить ту фразу, как обычно испортил всё. Просто не подумал, а оно как-то машинально вырвалось. Потому что правда ситуация похожа. И Арина поступила точно как я тогда. Она не сказала мальчику, что они поженятся, хотя могла соврать. Не сказала, что дождется, пока он вырастет. Решила оторвать сразу, на живую, зная, что потом будет проще.
Мы одинаковые с ней в этом. Одинаково жестокие. Одинаково эгоистичные.
— Я? Да нет, — улыбается, но так наигранно, что я закатываю глаза и иду на кухню, слыша, как Арина топает за мной.
Готовлюсь к разговору о прошлом, о поступке, о жизни в эти два года. Уверен, что она хочет об этом поговорить, хотя не понимаю зачем.
Но малышка меня удивляет своим взрослым решением обойти неловкую тему стороной. Она собирает волосы, снимает джинсовку, оставаясь в одной футболке, и с решительным видом встаёт посреди кухни, складывая руки на груди.
— Научи меня готовить блинчики!
И я улыбаюсь, как Чеширский кот…
***
Арина
— И как, научил? — смеётся Лерка, когда рассказываю ей о нашей вчерашней готовке с Максом. Вытащила её в кофейню недалеко от универа после пар, чтобы поболтать и дать отдохнуть от домашних хлопот.
— Это было ужасно! — смеюсь, съедая ложку мороженого. — Вся кухня была в муке, вся я была в муке, всё было в муке! А знаешь почему?
— Вы занялись сексом на столе и рассыпали муку?
— Я сыпанула слишком много и просыпала на стол, а Макс сказал, что это знак, и стал кидать в меня мукой, дурная, — закатываю глаза и краснею от слов Лерки.
— Моя версия была интереснее, — она лукаво улыбается и явно ждёт от меня ответа, а я молчу, не зная, что говорить. — Ну, партизан, колись? Что-то было?
— Нет, — меня не напрягает этот разговор, отчего-то мне очень комфортно, — только блинчики, кстати, довольно вкусные, а потом мы смотрели «Элиту». Там в новом сезоне парень есть, просто с ума сойти какой красивый.
— Вылитый твой Макс, кстати, — смеётся Лерка, и я снова закатываю глаза. Сколько раз она ещё намекнет, что он мне не просто друг. Я умею читать между строк, Королёва. — Тебе же нравится такой типаж, да?
— Лер, чего ты ждёшь? Что я скажу, что с ума снова по нему схожу? Нет. Да, я скучала и рада, что мы пытаемся возобновить наше общение. Ещё больше рада, что это получается, но ничего, кроме дружбы, мне не нужно. Ему наверняка тоже.
— Ты уверена, что тебе не нужно? Или тебя останавливает только уверенность в том, что это не нужно ему, а?