Малышок

Ликстанов Иосиф Исаакович

–  «Из кожи лезут вон, а возу все нет хода», - сказал Сева маленькому Маркину из третьей бригады.

–  Зато ты орел!
– прыснул Маркин.
– Галкина вчера восемьдесят пять процентов сделала, а у тебя пятьдесят. Ты скажи, почему тебя называют Булкиным-Прогулкиным? Очень остроумно!

–  А сколько у меня позавчера было?
– И Сева ткнул пальцем в показатель.
– Смотри, если слепой. Восемьдесят пять и без брака, не то что у Галкиной…

–  Врешь ты, не делает она брака!
– не утерпел Костя, возмущенный ложью.
– Это ты вчера две «трубы»

запорол, а у нее брака не бывает.

–  Защитник нашелся!
– И Сева подмигнул Маркину.
– Знаем мы, почему он за Галкину вступается. Он и пережженный резец помог ей спрятать. Понимаешь?

–  По-ни-ма-ем!
– протянул Маркин.
– Он Онегин, она Татьяна.

В таких случаях Костя не сразу находил, что нужно сказать, он просто выругал Севу:

–  Дурак ты, вот что… Врешь про людей со зла!

–  Ах, какой длинноухий рыцарь печального образа нашелся!
– И Сева отправился за колонны, предоставив Косте выслушивать шутки Маркина.

СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ!

Вероятно, в тот день кто-нибудь рассказал Кате, что Костя вступился за нее, поэтому она сделала новый шаг к примирению.

–  А Прогулкин снова пяточки сальцем смазал, - сказала она, проходя мимо Кости.
– Интересно, куда он сбежал?

–  За резцом пошел да в медпункт - палец занозил…

–  Ты зачем уже резец на чистовой меняешь?
– удивилась Катя, присмотревшись к его работе.
– Сколько ты деталей между сменами резца провертываешь?

–  Три.

–  Три, три, дырку протрешь!
– засмеялась Леночка.
– Знаешь, Катя, он все время резцы переставляет.

–  Глупо! Стукачев говорил, как работу организовывать, а ты, Малышок, все делаешь не так, как люди. Ты полсмены обдирай, а полсмены отделывай. Понимаешь?

Чего там было понимать! Но Косте всегда хотелось поскорее увидеть совсем законченную деталь - чистенькую, гладенькую, блестящую. Просто сердце радовалось, когда поспевала новая

«труба».

–  А как не все отделаю?
– пробормотал он.

–  Подумаешь, страх! Останется одна-две на завтра. Зато не надо через каждые три обдирки или отделки резец менять. Получается экономия времени. Понимаешь, нужно экономить время.

До сих пор Костя знал, что есть день и есть ночь, есть столько-то часов между гудками, и не обращал никакого внимания на такую мелочь, как минуты и секунды, а оказалось, что эту мелочь нужно беречь, если хочешь сделать много. Катя все это ему объяснила, хотя и не совсем понятно, но самое главное он понял: станок должен крутиться как можно больше. Скрепя сердце он принял ее совет, начал обдирать, только обдирать заготовки, и его беспокоило, что отделанных «труб» еще нет.

–  Пятнадцать, вот видишь!
– радостно сказала Катя, сосчитав перед обедом обдирки у его станка.
– Теперь поставь чистовой резец, отделай все, и у тебя будет семьдесят пять процентов нормы. А если бы ты с утра был умнее, наверное, получилось бы восемьдесят пять.

В тот день Сева был совсем раскисший,

у него все не ладилось, и он часто отлучался от станка.

–  Нашел учителя!
– пробормотал он, пожав плечами.
– Учись, Малышок, если собственная голова не варит.

–  Леночка, ты читала в многотиражке про лодырей?
– тотчас же откликнулась Катя.
– Так смешно написано, как с натуры. Правда?

В конце смены, когда Герасим Иванович наведался за колонны справиться об успехах молодежи, Катя спокойно сообщила:

–  У меня восемнадцать, а девятнадцатую я до гудка закончу.

–  Правильно, - улыбнулся мастер, сосчитав заготовки у ее станка.
– Смотри, к тому времени, как я из дома отдыха вернусь, чтобы полная норма была!

–  Непременно сделаю!
– пообещала Катя, бросив торжествующий взгляд на Булкина.
– Норма совсем не трудная, надо только уплотнять время, а не бегать каждый раз в медпункт.

На две детали отстала от своей подружки Леночка, а на стеллаже возле Костиного станка мастер увидел пятнадцать «труб».

–  Идет дело, Малышок!
– признал он.
– Не так чтобы шибко, а все же вперед - не назад. Старайся, молодец.

МЫСЛЬ ПРОБУЖДАЕТСЯ

Когда Костя привел в порядок станок и сменил бушлатик, в котором работал, на ватную фуфайку, Катя предложила:

–  Пойдешь смотреть «Разгром немцев под Москвой»?

Он согласился: если она хочет мириться, так и он согласен.

Киносеанс в красном уголке должен был начаться через полчаса после гудка для новой смены, и Костя пошел из цеха в цех, заложив руки за спину, гордясь сегодняшним достижением. Семьдесят пять процентов - это не шутка: это три четверти нормы. Остается еще нажать, еще уплотнить время - и сто! Как он жалел, что утром часто менял резцы!

Прежде всего он навестил Нину Павловну, которая последнее время почти не оставляла завода и так заработалась, что лицо ее потемнело и похудело. Нина Павловна стояла возле электрокалильной ванны: она смотрела на свои ручные часики, а Дикерман, старший калильщик термического цеха, держал щипцами деталь, погруженную в расплавленный свинец.

–  Время!
– скомандовала Нина Павловна.

–  Раз!
– И Дикерман выхватил раскаленную красную «рюмку» из свинца.
– Два!
– крикнул он, ударил щипцами о край ванны так, что с «рюмки» слетели красивые блестящие капельки свинца, сунул «рюмку» в бак с маслом, выдержал ее там и вынул.
– А вот вам три!
– сказал он и осторожно поставил черную деталь на железный стол.

–  Здравствуй, медвежонок!
– приветствовала Нина Павловна Костю.
– Подожди меня.
– Она пошла к контролерам, поговорила с ними, вернулась и, натягивая рукав свитера на часики, распорядилась: - На сегодня хватит. В последней партии семь годных из десяти и одна - условный брак… Можно считать, семьдесят пять процентов… Вот вам «блестящее достижение». Просто руки опускаются… Завтра попробуем режим профессора Колышева.