Малюта Скуратов. Вельможный кат
Шрифт:
— Ему все равно каюк. Что постриг принять, что в прорубь головой. Ведь царь его при себе держать будет.
— Кому война, а кому мать родна, — ответил другой опричник. — Не похоже, чтобы он смерти искал, скорей — славы.
Пушкин на смутные речи внимания не обратил. Среди опричных теперь недовольных много. Но в действиях Малюты проскакивала не бесшабашность, а осознанная торопливость, что придавало услышанному все-таки особый и даже зловещий смысл. «Не смерти ли и впрямь ищет? — мелькнуло у Пушкина. — Да нет — славы! Слава его убережет!»
Малюта свалился под ноги Пушкину, не успев поставить ногу на начальную ступень
И вот теперь Пушкин мчится под студеным ветром на Ламу, чтобы предать тело царского наперсника земле.
Он не слышал, как царь, когда казнили шведов и немцев, жалких земледельцев, горожан и ремесленников, радовался:
— Славно враги горят! Дух сладкий от них идет! Попомнят они Малюту. Не щадил их и щадить не стану. Казню Швецию и ее короля. Правые всегда торжествуют. Все равно возьму Ливонию. Край будет русским! И он нужен русским.
Пушкин оглянулся назад и сквозь серую мглу увидел храпящие морды лошадей. Он привстал на стременах и крикнул:
— Гойда! Гойда! Вперед! Не отставать!
Иосифо-Волоколамский монастырь был любимой обителью Иоанна. Он часто ездил на Ламу в окружении опричной свиты и денег жертвовал немало. Монастырь окружали девственные леса. Они служили как бы оправой для жемчужины. Крепкие стены и башни строились на века. Они вселяли в братию уверенность и при случае могли стать надежной защитой. Каменный собор украшали драгоценные иконы. Здесь Иоанн чувствовал себя в полной безопасности. Здесь были похоронены отец, мать и сын Малюты. Здесь суждено упокоиться и ему.
Монастырь этот основал преподобный Иосиф — в миру Иван Санин. На седьмом году жизни его отдали в Крестовоздвиженский монастырь. В двадцать лет он постригся в обители Пафнутия Боровского и еще через семнадцать лет настолько успел прославиться чистотой и строгостью жизни, что после смерти основателя монастыря его избрали игуменом. Однако ему казалось, что в других обителях жизнь иноков была и чище и строже. Он сложил добровольно с себя игуменство и простым монахом решился обойти всю святую северную Русь. Много лет продолжались путешествия. Наконец он возвратился назад и попытался в старой обители изменить жизнь и сделать ее более соответствующею тому идеалу, который возник постепенно в уме за долгие годы трудных странствий. Но он сразу увидел, что братия относится к его замыслу не очень сочувственно. Тогда он вторично покинул обжитые места и удалился на родину, в Волок-Ламский. Здесь основал новую обитель, ввел весьма строгий устав и первый начал подавать братии пример в его соблюдении.
Преподобный Иосиф обладал чрезвычайными талантами и страстью к образованию. Логический ум и превосходная память позволили быстро усвоить все, что в ту пору было доступно на Руси из области богословия и истории, творений отцов церкви и различных толкований Святого писания. Он остался твердым и энергичным поборником православия, выступая со всем
Наиболее известным противником преподобного Иосифа был Нил Сорский, происходивший из рода знатных бояр Майковых. Он тоже отличался необычайной строгостью жизни, образованием и начитанностью, руководствуясь писаниями великих отцов-пустынников — Нила Синайского, Ефрема Сирина и Иоанна Лествичника. Совершил дальние путешествия в Византию, побывал и на Афоне. По прибытии на Русь Нил не возвратился в родную кирилловскую обитель, а устроил неподалеку оттуда, в глухом лесу, на берегах реки отдельный скит, впоследствии обратившийся в Сорскую пустынь. Именно Нилу Сорскому принадлежит известная формула: «Кто не хочет трудиться, тот пусть и не ест». Нил Сорский на соборе, созванном в 1503 году, открыто выступил с предложением, «чтобы сел у монастырей не было и чтобы монахи кормились трудами рук своих».
В учебниках истории советского времени личность Нила Сорского характеризовалась С приглушенной по понятным соображениям, но явной симпатией. Мы были воспитаны так, что автоматически становились на сторону нестяжателей, бичуя так называемых стяжателей за их приверженность к накоплению богатств. Опять-таки оставляя в стороне существо споров, разрешение которых под силу только церковным иерархам, приведу несколько фрагментов из утверждений преподобного Иосифа, основателя Иосифо-Волоколамского монастыря. «Если у монастырей сел не будет, — говорил Иосиф, — то как же честному и благородному человеку постричься?.. А если не будет честных старцев, то откуда взять на митрополию или архиепископа, или епископа, и на высшие честные власти? А если не будет честных старцев, то и вера будет поколеблена».
Преподобный Иосиф обладал волевым и жестким характером и требовал беспощадной борьбы с еретиками. Это, безусловно, вызывало отклик к душе Иоанна. Вот почему он особенно отличал монастырь на Ламе. Для того чтобы глубже понять религиозное чувство Иоанна и привязанность к прочно стоящей обители, скорее похожей на крепость, стоит задержаться ненадолго и вдуматься в полемику так называемых кирилловских и вологодских старцев, то есть иноков, принадлежащих к братии Кириллова и Вологодских монастырей, но живших вне стен обителей в уединенных скитах, разбросанных среди дремучих лесов по берегам Бела-озера. Во главе их стоял противник преподобного Иосифа инок Вассиан Косой — насильно постриженный дедом Иоанна князь Патрикеев. Как рассказывают, речи старцев были отредактированы им. Преподобный Иосиф утверждал, что «грешника или еретика что руками убить, что молитвою — одно и то же».
Эта мысль и эта уверенность вполне соответствовали внутренней убежденности Иоанна, выраженной им в письмах князю Курбскому и других документах. В результате развития подобных взглядов и появилось на свет точное перечисление людей, попавших под малютинскую секиру, так называемые синодики опальных, ставшие ныне незаменимым историческим источником.
Старцы не соглашались и отвечали Иосифу:
— Сын Божий пришел в мир для грешников, чтобы спасти погибших.
Иосиф тогда прибегнул к такому доводу: