Мама для двойняшек босса
Шрифт:
– Спасибо. Я также хочу сказать, что в последнюю неделю Олюшка просыпается с дневного сна очень вялая, уставшая. Не хочет играть с другими детьми, у нее вообще нет настроения. Поэтому я подумала, что, возможно, у вас нарушен режим, и не очень здоровая обстановка в семье…
А вот это уже настораживает. Я такого не замечала за дочерью. Еще раз убеждаюсь, что нужно посетить доктора как можно скорее.
– Нет, нет, все в порядке, спасибо за беспокойство. Мы обязательно во всем разберемся.
Я прощаюсь с воспитательницей, подзываю Кнопочку и мы вместе, держась
– Как дела в садике? – осторожно интересуюсь, глядя на доченьку. Я не могу сказать, что сейчас она выглядит подавленной и вялой. Обычный ребенок. Улыбается, как и всегда. Только вот тревога все равно ядом расползается в груди.
– Все хорошо. Миша опять меня дергал за хвостик, а у Леры новая кукла. А еще я спать хочу.
– Тогда будешь ложиться пораньше вечером, хорошо? Сегодня почитаем сказку и сразу в кроватку, мультик смотреть не будем, договорились?
– Ну, маааам! Я хочу смотреть мультик про феечек! Это все Сева виноват: он балуется и не дает мне спать!
Вот и отгадка. Аж от сердца отлегло. Нет никаких проблем у моей малышки. Во всем виноваты внешние факторы. Но для собственного спокойствия завтра мы обязательно сдадим расширенные анализы и посетим врача, я уже записала Кнопку в клинику.
Но все мысли о здоровье Кнопки отходят на второй план, когда мы входим в квартиру, и я вижу…Риту, выходящей из нашей с Платоном спальни. В одном шелковом халатике, накинутом на голое тело. Моем халатике. А за ней появляется Платон в одних трусах и озадаченно хмурится, бесстыже глядя мне в глаза.
Только что я потеряла мужа. И лучшую подругу.
Глава 3
Рада
Я тут же прикрываю глаза Кнопке подрагивающей ладонью. Не дай Бог, еще начнет задавать вопросы, почему дядя Платон в нашей спальне с чужой тетей. Оля может. Она у меня девочка очень смышленая.
– Олюшка, иди солнышко, в свою комнату, переодевайся и поиграй немного. Нам с дядей Платоном нужно поговорить.
Рита то бледнеет, то зеленеет, не смотрит в мою сторону, отводит взгляд, упорно рассматривая узор обоев на стенах, потолок, но не поворачивает больше голову на меня. В конечном итоге возвращается в спальню.
Платон провожает любовницу взглядом, тяжело вздыхает и идет вслед за ней, закрыв за собой дверь. Щелчок замка в двери срывает стоп-кран моей выдержки. Как будто кто-то нажал на спусковой крючок, чтобы добить меня, но нанес очередную рану, которая кровоточит с неимоверной силой. От которой нет лекарства. Потому что предательство не лечится.
С абсолютно пустой головой иду на кухню. Мне надо чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума за эти несколько минут, пока голубки не уйдут. Ведь они же уйдут? Они же…они же не вернулись к тому, на чем остановились?.. Потому что от такого цинизма я точно сойду с ума!
Меня трясет. Выворачивает наизнанку от боли. Хочется просто упасть на пол, свернуться в клубок и орать, выплескивая наружу всю боль кровоточащей души. Да, у нас с Платоном не было идеальной семьи. Да, у нас не получалось с ребенком, но…я
Наливаю себе стакан воды, чтобы хоть немного унять бешено колотящееся сердце и привести в порядок нервы, но руки настолько трясутся, а меня просто наизнанку выворачивает от боли, что я роняю стакан, он ударяется о край мойки и разбивается на тысячи мелких осколков. Прямо как моя жизнь.
Один из них отлетает и режет ладонь. Я смотрю, как медленно стекает кровь, и ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Уж эта боль точно не сильнее той, что раздирает мою душу на ошметки и буквально заставляет выть от безысходности.
За что?! Почему?!
– Ты сама виновата в случившемся, – вздрагиваю, когда раздается за спиной равнодушный голос Платона.
Оказывается, я задала эти вопросы вслух в тот момент, когда муж вошел на кухню. Почти бывший муж. Потому что мы точно не сможем быть вместе после такого. Я не прощаю предательства. Никогда и никому. И не смогу делить с ним постель, зная, что однажды он был с другой женщиной. Всегда буду думать, а не изменяет ли он мне конкретно в данный момент? Буду принюхиваться и искать следы помады на воротниках рубашки. Я так не смогу. Или сотворю что-то противозаконное или же сойду с ума. Ни то, ни другое я себе позволить не могу – у меня Олюшка, у которой никого, кроме меня, нет.
– Я? Виновата?! Прости, чем же?! – от такого наглого поведения Платона я буквально задыхаюсь. Сейчас он стоит напротив, засунув руки в карманы домашних брюк, и смотрит на меня…никак. Равнодушно. Безучастно. Как будто я- мебель, а не женщина. Стул. Так можно смотреть на стул, стол, микроволновку…на любые неодушевленные предметы, на которые вам откровенно плевать.
– Тем, что ты соврала мне насчет своего диагноза. Если бы ты сказала о нем раньше, этой проблемы бы не было, – пожимает плечами, прекрасно зная, что наступает на больную мозоль, и ничуть этого не стесняется.
– Я не знала о нем! Не! Знала! – срываюсь на крик, огромным усилием воли сдерживая слезы. Сложно. Очень сложно совладать собой и выглядеть достойно, а не истеричкой, которая пытается удержать мужика любыми путями. – И что значит «этой проблемы не было бы»?
– А то, что я бы не женился на тебе.
– То есть тебе нужна женщина только в качестве инкубатора? – зло выплевываю, надвигаясь на мерзавца. Я ударю. Клянусь, я ударю его за такое отношение к себе, которое я точно не заслужила.
– Мне нужна нормальная женщина! Нормальная, слышишь, Рада?! А не жалкое ее неполноценное подобие! Ты же постоянно пропадаешь на работе, строишь карьеру! Ты растворилась в своей Оле, уделяя ей все свое внимание. А я? Что оставалось мне?! Никакого внимания и заботы! Быт вела через пень колоду, откровенно забив на него! Супружеский долг тоже исполняла как повинность, без энтузиазма и желания. Думаешь, приятно видеть в постели…бесчувственное существо, которое хочет близости только в определенные дни, чтобы получилось с ребенком?! А что мне делать оставшиеся недели?!