Мама для Одуванчика

Мишина Анна

— Не бывает семьи там, где врут. Не может быть, понимаешь? — морщит свой аккуратный носик Варя, а в глазах застыли слезы.

— Я все осознал. Клянусь тебе, это было последний раз. Я, правда, не знаю, что мне сделать, чтобы убедить тебя в том, что молчал ради твоего же блага! Варь, эти фото, эта дурацкая статья… я… — поджимаю губы, и она на мгновение отводит взгляд. — Я идиот у тебя.

Опускаю голову на ее колени, с каждой минутой ненавидя себя еще больше. Пропадая в отчаянии все стремительней. И даже подумать страшно, а что, если не простит?

— Я

ушел в отпуск, Варь. Я хочу все свое время проводить с тобой и, если будет нужно, я готов поменять работу.

— Что? — вздыхает Варя, и я чувствую, как она зарывается пальчиками в моих волосах. — Влад…

— Я брошу небо, лишь бы ты была рядом, — поднимаю взгляд и сам не успеваю сообразить, как вылетают последние слова. Говорю это, даже не задумываясь. Понимая, что я ведь действительно готов ради нее пойти на это. Да и вообще на все, что угодно, готов.

Она смотрит на меня большими испуганными глазами.

— Ты не сделаешь этого, — нервно вздыхает. — Небо — это же твое! Это же весь ты, Влад! — чуть ли не шепотом говорит девушка и сжимает второй ладошкой мои пальцы в ответ. — Я никогда на это не согласилась бы. Это неправильно, — мотает головой.

— Неправильно жить без тебя, понимаешь? Варь, выходи за меня? Прошу тебя, не бросай меня. Я не смогу, мы не сможем без тебя. Ты нужна нам с Асей, — говорю и замираю в ожидании, потому что боюсь ее отказа. Сердце сейчас выпрыгнет из груди.

— Ты правда ушел в отпуск? — недоверчиво переспрашивает моя девочка.

— Угу.

— И мы могли бы на недельку уехать отдохнуть куда-нибудь на море?

— Да, — говорю и вижу, как по щечкам текут слезы. — Куда угодно, Варь…

— Я люблю тебя, Романовский. Но как же ты меня обидел, — всхлипывает она, а у меня душа на части рвется от ее слез. — Но я слишком тебя люблю. Слышишь? Поэтому я выйду за тебя замуж. Но не дай бог, еще что-то подобное, и ты пожалеешь об этом! — улыбается сквозь слезы. — Обними меня уже, Романовский! — тянет ко мне руки моя девочка, и я, подхватывая ее за талию, прижимаю к себе что есть сил. Зарываюсь носом в ее волосах и вдыхаю ее запах. Такой любимый и родной, которого мне все эти дни ужасно не хватало. Чувствую, как летит ее сердце и как хлюпает Варя носом, а по щекам катятся слезы счастья. Да что там, я и сам, похоже, готов разреветься!

— Люблю тебя, моя хорошая! — шепчу ей на ушко, все сильнее прижимая к себе.

— О-о-о баб, я же вам с Ником говорила! — раздается за спиной радостный голос дочери, а мы с Варей чуть ли не подпрыгиваем от неожиданности, оборачиваясь. — Я же говорила, что сработает! Они же любят друг друга, ба! Мама была права!

Что? Мама? Карина-то тут каким…

Мы нехотя отрываемся друг от друга, но отпускать до конца девушку нет никакого желания, поэтому я приобнимаю ее за талию, ближе двигая себе под бок и целуя в макушку.

— Ну и замечательно, что помирились, — улыбается моя мама. — Ася мне все уши прожужжала, что кроме Варюши нам никто не нужен! — посмеивается родная женщина,

у которой в уголках глаз сверкают слезы. — Теперь, надеюсь, окончательно? Добро пожаловать в семью! Варвара?

Я смеюсь, а Варя же только смущенно улыбается и прижимается ко мне. И даже не верится, что наконец-то, за столько дней я могу немного выдохнуть…

Никуда ее больше не отпущу.

Эпилог

— Та-а-ак, еще чуть-чуть, еще маленько… — бубню себе под нос и усердно тянусь с крючком, уже опасно привстав на носочки. Мастерски лавируя своим пузатым тельцем, стоя на последней ступеньке стремянки. Кусаю губу с непоколебимой верою в себя и в то, что вот-вот! Еще пара сантиметров, и достану… Еще капельку моей гибкости беременного бегемотика, и я повешу эту тяжеленную шторину туда, где она должна была уже месяц как висеть. И ведь у меня даже получилось. Я была так близка к цели, когда услышала:

— Варя! — грозный рык мужа за спиной, отчего я чуть ли не подпрыгиваю вместе с несчастной скрипнувшей лестницей и, честное слово, потеряв равновесие, лечу пятой точкой на пол.

— У-у-упс! — успеваю только взвизгнуть, как меня подхватывают крепкие руки любимого. Который, сверкая своими стальными глазищами, смотрит на меня, сжимая и разжимая губы.

— Варвара!

— Влад, — выгибаю удивленно бровь, бросая взгляд на настенные часы. — А ты… как?

— Как-как! Как чувствовал, что ты не дождешься меня и полезешь на эту стремянку чертову! — злится мой любимый Романовский, скрежеща зубами. — Вот сдались тебе эти шторы, Варя! Ну, неужели… — что-то еще там бурчит мой муж, а я сижу у него на руках и, как дурочка, улыбаюсь, беззаботно болтая ногами. А потом и вообще наклоняюсь и целую. Легкий чмок в любимые горячие губы — и полная потеря мужчины в пространстве.

— Что ты…

— Я соскучилась, — подмигиваю, когда Влад растерянно замолкает и смотрит на меня, недовольно хмуря брови.

— Нет, правда, так сложно меня послушаться? — вздыхает мой мужчина и ставит меня на ноги. Правда далеко от себя не отпускает, укладывая ладони на внушительный животик. — Ты там чуть не убилась же, Варь. Тебе в твоем положении не то, что нельзя по лестницам скакать, вообще нельзя делать лишних телодвижений.

— Ну конечно, — посмеиваюсь, поправляя сбившийся воротник на белой рубашке мужа, — давай я закину ножки на диван и буду тюленчиком. Тем более габариты соответствуют.

— Было бы неплохо. По крайней мере, я, улетая в рейс, был бы уверен, что ты не убьешься, занимаясь экспресс-перепланировкой дома!

— Я тебя люблю, — перебиваю своего ворчуна и обхватываю ладошками его колючие щеки. Тянусь с еще одним, очередным поцелуем, понимая, как же я ужасно соскучилась по нему за эту неделю!

— Ну, и как с тобой вообще ругаться? Как, Варь?

— А не надо со мной ругаться! Меня надо любить, носить на руках, обнимать, целовать и баловать вкусняшками. Кстати, ты привез мне мой дуриан?