Мама джан
Шрифт:
– Миша, мать твою налево и направо, – Кабан пнул Медведя по ноге и тот сразу продрал глаза.
– Совсем оборзел?
– Кто из нас оборзел?!. Опять из-за тебя проспали! Если твои котлы тормозят, то будильник на половину шестого ставь! Поднимай девок, пошли!
Он схватил сразу два матраса и устремился вниз.
На лестницах уже никого не было. Все по расписанию сдали инвентарь и ушли промышлять. Кто в переходы петь, кто в метро – по карманам шарить, кто машины мыть, кто свалки ворошить. У каждого была своя специализация.
Тимоха-тридцать-рэ
Медведь растолкал девчонок, они принялись торопливо расчесывать свои волосы, глядя поочередно в одно зеркальце.
Когда, намарафетившись, они выскочили из подъезда, Кабан не переставал психовать.
– Второй раз проспали! Че за херня началась?.. А этот хрен моржовый где – Шоник? Слинял и не разбудил. Ладно, потом с ним разберемся… Значит, так… Медведь, гони за колонками. Оленька, ты дуй к Ашоту за жрачкой. Я решу вопрос с Черенковым и заберу мобилы. Рина… Рина, иди с Медведем, он даст тебе гитару и мухой занимай место. Кто станет вязаться – скажи, что ты со мной. Можно тебе такое доверить?
– Можно.
– Ну, все! Должны в пять минут уложиться! А то место займут… И останемся, бляха, с дыркой от бублика. Погнали!
Медведь подхватил Рину. Рванули к Жене-охраннику. Он уже проснулся и даже успел отправить малолеток за пивом и хот-догами.
Медведь сунул Рине акустику и заторопил:
– Беги! Вставай на место и пой, что хочешь.
Рина закинула гитару за спину и побежала на место, прикидывая на ходу, что будет петь. Решила – Цоя. Правда, его песни не для ее голоса, зато была уверена, что не собьется. К ее радости, на их месте, у метро, уже пел Шоник. На чехле от гитары еще не было денег, значит, недавно встал. Ну и плевать, главное, успел застолбить место. На чехле сидела кукла. Рина подбежала к Шонику, благодарно чмокнула в щеку, свою щечку подставила для ответного поцелуя. Но Шоник лишь кивнул ей, отстранился, продолжая петь. Правда, он скорее хрипел, чем пел. Что-то с голосом у него случилось.
Ветер по чистому полюЛегкой гуляет походкой.Спрячь за решеткой ты вольную волю,Выкраду вместе с решеткой.Он закончил бравурным аккордом и только тогда потянулся к Рине губами, расцеловал и объяснил:
– Дали сказал, что настоящий художник должен даже при конце света суметь нарисовать одну грушу! Так же и музыкант… Если он уже пропел куплет… Запомни! Какая бы херня ни случилась, он обязан допеть песню. И никогда не мешай петь! Никогда…
– Я не знала, Шоник. А кто этот Дали?
– Дали? Хер его знает, кто этот Дали… Сеня рассказывал. Но я толком не просек. Какая нам с тобой разница? Главное, думал правильно. А вы что, проспали?
– Проспали. Ты-то куда сорвался в такую рань?
– Дела были. На вагоны ходил. Думал, своих встречу. Но никого не нашел… Жрать хочу…
– Потерпи чуть… Сейчас Оленька
– Потерплю, куда деваться? Пока «Демобилизацию» спою…
Шоник подкрутил колки и загорланил «Демобилизацию» на цыганский манер. Выкомаривая проигрыш, крикнул Рине:
– Чего стоишь? Аскай!
Рина взяла кепку и стала работать. Слушателей было немного. Утро – все спешили по своим делам, только четверо остановились. Две девчонки и два парня. Ранние птицы. Послушали. Парни забашляли по чирику. Шоника это завело… В конце песни он выдал крышесносный проигрыш жестким, восьмым боем. Это значит, пальцев не жалел, сбивая их в кровь. Рина видела, что на девчонок игра Шоника действует, как стадол на Оленьку. Приблизилась к ним с жалобными, просящими глазами, но с веселым лицом – это еще уметь надо – протянула кепку. И сняла с них тоже по червончику. Хорошее начало.
Шоник кончил петь. Пришла Оленька с пакетом хот-догов и двухлитровой бутылкой «Бон Аква». Шоник ел за двоих. Девчонка спросила у Рины:
– Где ваш вечный романтик?
– Романтик? – не поняла Рина. – Шоник, кто у нас романтик?
– Какой он из себя? – в свою очередь спросил Шоник у девчонки.
– Ну такой… – девушка смутилась. – Я постоянно его здесь встречаю… Вечером еду на дачу, он поет. Рано утром возвращаюсь с дачи – он поет. Как будто и не уходит отсюда…
– Тогда это я.
– Нет. Тебя я тоже приметила… Он о любви поет…
– Ну, блин, мой портрет, – дурачился Шоник. – Копия! Я только о любви и пою…
– Он грустные песни поет. И еще… в такой куртке ходит…
– В «Хонде», что ли? – встряла Оленька. – Погоди, подруга… Кажется, я тебя помню… Ты нам всегда башляешь…
– Да, – радостно закивала девушка. – В «Хонде».
– Тогда это не я, – убито заявил Шоник, но все засмеялись, кроме этой девушки. – Это Кабан. Но он, извиняюсь, не поет.
– Поет, – серьезно возразила девушка, не понимая, что цыганенок ее подкалывает. – Он очень хорошо поет.
– Нет, он не поет. Это мы поем. Это я очень хорошо пою. А у него душа плачет. Только не слезами, а песнями.
Ну, Шоник, ну, блин, молодчага! Так дорого подал брата!
«А ты попалась, красавица!» – подумала Рина, радуясь за Кабана. Девушка вызывала симпатию. Да нет, не просто симпатию. Замечательная была девушка.
– Он скоро подвалит, – сказала Оленька. – Желаешь – подожди. Если время есть.
– Подожду, – ответила девушка и обратилась к своим спутникам. – Идите, я догоню…
Она та-ак сказала, что не подчиниться ей было невозможно.
«Нет, это не она попалась, – мелькнула у Рины безошибочная мысль. – Это наш Кабанчик попался… Конкретно… »
– Понравился наш Поросенок? – развязно спросила Оленька.
Шоник одернул ее за рукав:
– Тебя это ебет? Ну и отвали! Работай, блин, – он повернулся к девушке. – Красавица, позолоти ручку! Хочешь, погадаю? Как тебя зовут?
Девушка засмеялась.
– Женя.
– Женя? Погадать тебе на судьбу, Женя? Сейчас явится охуительный парень…