Мама на кушетке. Что нужно знать, обращаясь к психологу
Шрифт:
Металлическая кормящая мама, с которой не было «похожести», вызывала у малыша только страх и беспомощность, если не было рядом такой «известной», похожей, мамы.
Опыты Харлоу с обезьянами показывают, что очень важно, чтобы внешний образ материнского существа совпадал с ключевыми признаками вида. Действительно, из детей, выращенных с младенчества животными, не получается людей.
Таким образом, найденная в окружающем мире «мама», похожая по ключевым признакам на врожденный образ мамы, дает детенышу почувствовать принадлежность к своему виду. Тем самым автоматически включаются инстинкты выживания.
Можно предположить, что именно чувство принадлежности своему виду дает ощущение безопасности, внутреннего спокойствия и уверенности.
Изменить эту фиксацию на первом «материнском» объекте у животных практически невозможно. У гусят заложен интенсивный поиск мамы в первые несколько часов, и первичный образ себя и мамы фиксируется в первые часы жизни. У других животных этот процесс длится дольше, до нескольких недель.
Человеческий детеныш совершенно беспомощен от рождения. Даже для того, чтобы чувствовать себя более самостоятельным «биологическим» существом, нужно минимум год-полтора, пока ребенок не начнет уверенно ходить.
Новорожденный охвачен намерением выжить, и он инстинктивно ищет в окружающем мире то, что созвучно, подобно врожденному образу матери. Самая первая связь-подобие, которую обнаружил малыш, закладывается в основу его представления о мире и о себе.
То есть новорожденный ищет в окружающем мире своеобразное зеркало, в котором фактически обнаруживает свое подобие. Таким образом, «отзеркаливая» врожденный образ себя как представителя вида в другом, человек создает основу реального образа самого себя. Основой нашего «Я» всегда остается первый материнский образ.
Самое первое «зеркало» – это мама. Самые первые отношения – отношения с мамой. Эта связь фиксируется в сознании как базовая модель для создания всех других моделей отношений. Первичная связь с мамой, созданная самим младенцем, становится моделью любых отношений и основой для понимания других людей.
Первичная связь с мамой, созданная самим младенцем, становится моделью любых отношений и основой для понимания других людей.
Родная мама является человеком, который по врожденным качествам наиболее близок, «известен» малышу. То есть у родной мамы как бы больше «ключиков» к душе малыша, так как они генетически ближе. Может быть, поэтому люди, никогда не знавшие своих мам, ищут их всю жизнь. Где-то глубоко в душе как будто есть неотраженные врожденные образы себя, которые отзеркалить могла бы только родная мама.
Для человека первый образ мамы дает первое реальное ощущение себя, первый внутренний образ самих себя. Эти два базовых впечатления – мамы и себя – оказываются связанными прочно и неразрывно друг с другом. Как будто для того, чтобы был «Я», должен изначально быть «другой», похожий на меня. Обычно это мама.
Самая первая связь-подобие – это телесная связь с мамой. Позже становится важной связь эмоциональная, которую тоже помогает почувствовать мама. С возрастом система связей с миром усложняется, но ее центральным ядром так и остается связь с мамой, созданная самим младенцем. Она и лежит в основе его понимания других людей и окружающего мира. Эта связь создает и ощущение принадлежности всему человеческому роду.
Ребенок тоже «создает» маму. Он «включает» в ней материнский инстинкт, который содержит врожденные программы-образы заботы о ребенке. Вспоминаю смешной эпизод из детства.
Я первоклассница, одна после школы дома. В доме всегда было включено радио. Больше всего мне нравилось почему-то слушать передачу «Взрослым – о детях». Однажды мне запомнилась фраза из передачи: «Дети – зеркало родителей». И вот однажды, когда мама стала меня за что-то ругать, я ей с важным видом произнесла эту фразу. Мама от удивления замолчала и ругать больше не стала.
Я помню то свое детское ощущение, что раз я – «зеркало родителей», значит такая же, как и они. Что-то уравнялось, и я стала рядом с ними, а не «ниже». Будто бы до этого, когда мама ругала меня, это был односторонний процесс, и у меня не было прав быть такой, какая я есть. А тут я ей смогла той фразой сказать: «Я такая же, как ты», и стал возможен двусторонний процесс.
Сейчас редактирую эти строки и вдруг осознаю, что пишу-то эту книгу – взрослым – и о детях тоже! Пишу про «зеркала»! Видимо, что-то во мне уже тогда в детстве срезонировало с чем-то таким, что эта тема для меня актуальна до сих пор. Удивителен узор жизни – только сейчас это подобие заметила!
Позволю себе привести еще один пример из собственной жизни.
Я тогда еще не была психологом. У меня разладились отношения со старшей дочерью-подростком. Я никак не могла найти к ней подход. Любые мои попытки наладить с ней контакт дочь просто игнорировала. И однажды я просто предложила ей сесть рядом и поговорить.
Дочь всем видом демонстрировала, на мой взгляд, свою независимость и полное нежелание общаться, но все-таки села на диван рядом со мной. Я не знала, как начать разговор с ней, чтобы опять не наткнуться на выпущенные «подростковые иголки». Обычно дочь говорила: «Ты же мама… тебе не понять…»
Я боялась опять услышать эти слова. И неожиданно даже для самой себя я вдруг поняла: «Она ведь меня кроме как „маму“ и не видит!» И я сказала дочери: «Слушай, давай познакомимся, а? Меня зовут Лиля. Я женщина, мне 35 лет». У дочери, как сейчас помню, округлились от изумления глаза. Она с интересом посмотрела на меня. Я продолжала: «Мне тоже когда-то было 13 лет. Я тоже ссорилась с мамой. Если хочешь, я расскажу тебе о себе еще». Дочь кивнула.
Тот разговор был переломным моментом в наших отношениях, но, конечно, не решил всех проблем. Но дочь явно стала меня видеть не только как маму. А как женщину, которая тоже когда-то была девочкой.
Я тогда совсем не философствовала о «безусловной материнской любви». Я просто хотела, чтобы наши отношения с дочерью наладились. Интуитивно я тогда сообразила, что нужно этот барьер «мать-дочь» убрать. Нужно выстроить какой-то другой мостик. И этим мостиком стало, прежде всего, мое открытие, что в отношениях с дочерью я для нее должна стать не «только мамой».
Я надеялась, что и дочь сделает открытие – на уровне чувств, что мама «тоже человек», что мама «тоже была когда-то 13-летней девочкой». То есть мне тогда стало важно, чтобы мы обе ощутили нашу принадлежность к другим общностям кроме семьи. После этого случая с дочерью я поняла, что для понимания нужно уметь найти что-то общее, что может объединить.
Понимание связано с умением каждый раз найти еще что-то общее, что может объединить.
Но здесь следует кое-что добавить. Это мое толкование тех событий, и такое понимание мне помогло тогда искать новые способы взаимопонимания между мной и взрослеющей дочерью. Моя взрослая дочь сейчас вспоминает тот эпизод иначе. То есть тогда процесс понимания для нее был связан с другими вещами. Но главное, что мы старались найти то, что могло нас объединить.