Мама на выданье
Шрифт:
— Что ты ему налила? — перебил я, не веря своим ушам.
— Водки с тоником, милый. Ты знаешь — то, что русские лодочники пьют там, на Вулгаре. Моряк, у которого я его купила, сказал, что Моисей только это и пьет. Так вот, должно быть, Моисей, бедняжка, умирал от жажды, потому что сразу все вылакал. После чего как будто задремал.
— Неудивительно,— заметил я.
— Я налила еще на случай, если он проснется и еще захочет пить.
— Еще?! — снова перебил я.— Сердце мое, ты сошла с ума.
—
— Вот именно,— отозвался я.
— В этом заключаются истоки всех преступлений,— последовало несколько загадочное объяснение.— Когда посягают на гражданские права людей, делая их бесправными.
— И что ты сделала потом, когда залила ему шары? — осведомился я.
— Залила шары? Что это значит?
— Это такое выражение, означает, что ты напоила его так, что он стал буянить.
— Но он и не думал буянить,— торжествующе произнесла Урсула.— Моисей упал на пол клетки, и я страшно испугалась. Думала, он умер, пока не услышала, что он храпит.
— И что же было дальше? — поневоле увлекся я ее повествованием.
— Дальше я отправилась в универсам «Фортнум энд Мейсон», чтобы купить корм для Моисея.
— «Фортнум энд Мейсон»? Почему не в какую-нибудь зеленную лавку в ближайшем переулке?
— Чтобы люди потом видели, как я вхожу в «Клариджес» с кучей бумажных пакетов? Милый, ты соображаешь, о чем говоришь?
— Однако тебе ничто не помешало войти в «Клариджес» с клеткой, в которой попугай распевал похабные частушки,— заметил я.
— Но это совсем другое дело, милый. Моисей — птица. Будто ты не знаешь, что все англичане обожают животных.
— Готов побиться об заклад, что они сделали бы исключение для Моисея,— сказал я.— Ладно, продолжай. И что же ты купила в «Фортнуме»?
— Ну, у них там были фрукты и орехи, разумеется, и я купила ему большую коробку шоколадных конфет с ликером, так как знала, что он их любит. Но представь себе, милый, ты ведь знаешь, «Фортнум энд Мейсон» похваляются тем, что у них есть всё на свете?
— Они так говорят,— согласился я.
— Так вот, я их ущучила. У них не оказалось двух продуктов, про которые тот моряк говорил, что Моисей их особенно любит.
— И какие же это были продукты?
— Моряк говорил, что Моисей был не прочь пощипать крампеты и бристоль-ситиз.
Ладно, сказал я себе, крампет — не криминал, кто называет так пористые лепешки, кто подразумевает башку, но попадись мне в руки тот веселый морячок, я надолго уложил бы его на больничную койку: откуда бедной Урсуле знать, что жаргонное «бристоль-ситиз» означает «сиськи»...
— Ну? — поинтересовался я.
— Они ответили, что сейчас не сезон крампетов. Я первый раз услышала, что у крампетов бывает
— А что тебе сказали про второй продукт?
— Мне кажется, продавец не совсем понял, что я подразумеваю, потому что он посоветовал мне обратиться в секцию дамского белья.
— И что же ты сделала?
— Что — села на такси и поехала обратно в гостиницу. Спросила таксиста, не знает ли он, где я могу найти бристоль-ситиз. Он ответил, что знает только про те, которые у его жены, и она очень дорожит ими. А где она их достала, говорю. Он сказал, что они достались ей по наследству. Тем временем мы доехали до «Клариджес», и там дежурный администратор сообщил, что меня хотел бы увидеть управляющий. Этот управляющий — один из друзей моего папочки, я подумала, что он хочет преподнести мне цветы или еще что-нибудь, и сказала, пусть зайдет в мой номер через пять минут.
Она остановилась, посмотрела на пустой бокал; я подал знак официанту, что требуется добавка.
— И как только я вышла из лифта, сразу поняла, зачем понадобилась управляющему,— продолжила Урсула.
— Моисей?
— Ну да. Он проснулся и стал распевать самые ужасные песенки, какие только можно себе вообразить. Да так, что было слышно чуть ли не на всю гостиницу. Я подбежала к номеру, от расстройства уронила ключ, а когда нагнулась за ним, из корзины вывалились все мои пакеты, и апельсины покатились по полу. В эту минуту подошел управляющий.
Она пригубила мартини и посмотрела на меня глазами, полными слез.
— Честное слово, милый, мне в жизни еще не было так неловко. Мы с управляющим «Клариджес» ползаем на четвереньках, собирая апельсины, а из номера доносится голос Моисея, расйевающего мерзкую песенку про какую-то девицу с задом величиной с коляску мо-мо-мотоцикла.
Я сохранял серьезное выражение лица, не позволяя выплеснуться злорадному ликованию, которое наполнило мою душу, когда я представил себе картину, описанную Урсулой.
— Ну вот, мы вошли в номер, и, слава Богу, Моисей перестал петь. Вместо этого он посмотрел на управляющего и назвал его отродьем джигджигутки. Милый, что это такое? Я знаю про танец джига, а джиг-джига — это похоже на танго?
— Вроде того,— ответил я.— Этот танец изобрели в Порт-Саиде, чтобы... чтобы помочь морякам забыть, что они находятся далеко от своих любимых жен.
— О,— вымолвила Урсула, обдумывая мой бред.— Ладно, во всяком случае, управляющий был страшно мил. Сказал, что вовсе не против того, чтобы Моисей находился в моем номере, если бы только не это пение и сквернословие. Мол, другие постояльцы засыпали его жалобами, поэтому он вынужден просить меня удалить эту птицу. Вот я и привезла Моисея в «Дорчестер»... А что мне было еще делать? Всю дорогу сюда он пел и обзывал таксиста словами, которые я не стану повторять. В холле он вел себя так, что пришлось дать ему водки с тоником, и пока он пил, мы накрыли клетку салфеткой и поспешили внести сюда и поставить под стол. С той минуты он был паинькой.