Мама, не плачь, я живой
Шрифт:
— Какого Генадича.?..Это который с нами на озере?
— Я навёл справки. Других лиц с отчеством Геннадьевич в медсанбате нет.
— Хм… Так, может, у них любовь?
— Никак нет, никто из персонала этой версии не подтверждает. Официальный ухажёр у неё лейтенант из десанта, правда, без взаимности. Девушка строгих правил. Да, и если бы любовь, она б его не Генадичем, а Никитой называла или ещё как поласковее.
— Тоже верно… Хм… А, ведь, ходят в дивизии про него легенды… И, знаешь что, Васин? Есть у меня ощущение, что живой он. Интуиция меня
— Полчаса назад получил расшифровку: пришла ещё одна группа из десяти человек. Пытаются разбирать завалы. Пока ничего не нашли.
— Ясно. А о чём говорила раненая?
— Сестричка говорит, что не разобрала — раненая говорила невнятно и тихо, но слово Генадич произнесла несколько раз и чётко.
— Так… Все запросы я сегодня пошлю…Что планируете делать, капитан?
— Тут ещё один нюансик, Пал Егорыч…
— Нюансик, говоришь? Самое интересное напоследок припас? Ну, давай, выкладывай.
— Около одиннадцати ноль-ноль в медсанбат заявилась делегация местного отделения международного Красного Креста. Озабоченные страданиями женщин на войне, они предложили свою монашку для ухода за единственной раненой женщиной в мужском госпитале. Замполит было заявил, что мы сами в состоянии обеспечить уход, но я настоял допустить. Как развитие связей с международными гуманитарными организациями. В плане нашего основного дела. Зацепок-то по нему пока так и нет. Может, тут что и вылезет. А замполит телегу на меня накатает, я думаю.
— А единственная раненая — это наша медсестричка, которая в беспамятстве разговаривала с Генадичем. И через час после Красного Креста в город вошли кочевники. Думаешь, есть связь?
— Пал Егорыч, Красный Крест до этого никогда к нам не обращался. Кочевники никогда города не занимали. А тут в течение часа и те и другие. И кочевники никого не трогают. Зачем тогда пришли? Похоже, несут караульную службу, чего-то охраняют. Кого и чего? И монашка из палаты ни ногой. Судно за дверь выставит, а сама ни-ни. И повадки у неё… Один раненый десантник видел как она пришла, так он сказал, что не рискнул бы с ней связываться. И, потом, интуиция у меня… А больше никаких соображений, товарищ полковник.
— Молодец, Васин. Не зря я тебя на отдел рекомендовал. Наблюдение выставил?
— Так точно, выставил. Но ребята доложили, что монашка их просекла. Они чуют.
— Хорошо, Васин. Усиль охрану. Я, наверное, завтра к тебе подскочу.
— Уже усилил, Пал Егорыч. А медсестричку эту завтра санитарным бортом в Кабул эвакуировать планируют.
— Тогда так. Обеспечь охрану по маршруту от медбата до аэропорта. А я её тут встречу. Ты же проследи реакцию Красного Креста и кочевников на её эвакуацию. Это и будет момент истины. Всё понял, Николай?
— Так точно, Пал Егорыч.
— Ну, до связи. На ярмарку не забудь сходить.
— До связи, товарищ полковник.
Никита откровенно маялся
— Всё на девок пялишься, бабник, — Танечка стояла перед Никитой руки в боки и грозно хмурила брови.
— О, Тань, привет. Проснулась? Как дела?
— Ты мне зубы не заговаривай. Чего ты в ней нашёл?
— Ничего я в ней не нашёл. Я пришёл, а ты спишь. Мне делать нечего, вот и смотрю. Не на монашку же твою смотреть. А там интересно, отшьёт она его или нет.
— Отошьёт, как же. Ты чего вернулся-то?
— Ну вот. Утром пришёл — чего поздно, сейчас пришёл — чего вернулся? На тебя не угодишь, — Никита сделал вид что обиделся.
— Никит, не обижайся. Тебя долго не было, я соскучилась. Просыпаюсь, а ты на эту рыжую пялишься, — Танечка села рядом, прижалась плечом, грустно вздохнула, — быстро я к тебе привыкла…
— А меня Учитель от всех занятий освободил, сказал лети к своей ненаглядной, — чего-чего, а морочить девкам головы Никита ещё в медучилище научился. Парней там было раз-два и обчёлся, девки сами липли; напрямую их отшивать Никите было неудобно, пришлось быстро постигать азы любовной дипломатии.
— Что, прямо так и сказал? — Танечка недоверчиво посмотрела на Никиту.
— Ну, ты же слыхала как он сказал — красивая?
— Про красивую слышала, а вот про ненаглядную нет.
Никиту выручила медсестра, зашедшая в палату сделать Танечке очередной укол.
— Никита, отвернись, — скомандовала Танечка.
— Вот уж, и посмотреть нельзя, — проворчал Никита, честно отворачиваясь.
— Нельзя. А про ненаглядную мы с тобой после поговорим, — грозно пообещала Танечка и прыгнула в себя — медсестра уже будила её.
После уколов Танечка разгулялась и спать не хотела. Потом её пришли навестить подружки-медсестрички и Никита облегчённо вздохнул — разговор откладывался. В полуха слушая щебетанье девчат, Никита узнал последние новости: оказывается, в город вошли кочевники, увольнительные отменили, гарнизон привели в состояние повышенной готовности, охрану усилили. Завтра утром прилетит санитарный борт, и Танечку вместе с другими тяжёлыми ранеными эвакуируют в Кабул. Маринка из оперблока залетела и выходит замуж за своего старлея, через месяц улетают в отпуск в Союз играть свадьбу.