Мама по принуждению
Шрифт:
Я вдруг ловлю себя на мысли, что уже сейчас вижу свое будущее рядом с Адамом и Машей. О том, что мне по какой-то причине нужно будет уйти, даже думать страшно. Я полюбила девочку всем сердцем, прониклась к ней душой и стала считать дочерью. С Адамом сложнее, но к нему я тоже начала привыкать, доверилась, открылась настолько, насколько это вообще возможно в сложившейся ситуации.
Вечером, когда мы с Еленой Эдуардовной справляемся с купанием, приходит Маша. Прошло около трех часов, которые она провела на занятиях, ну разве это дело?
— Как дела? — спрашиваю у нее, когда она садится рядом
— Нолмально, — Маша пожимает плечами.
Я вижу, что что-то не так. По ее поникшим плечикам, по медленным движениям руки, которой она трясет погремушку и по голосу, который сегодня оказывается особенно печальным.
— Машунь, расскажешь? — прошу, садясь рядом.
— Я хотела еще поиглать, — она вздыхает.
Я понимаю ее желание, сама думала о том же, но аккуратно замечаю:
— Занятия тебе все же необходимы. Ты должна многому научиться, чтобы потом поступить в институт…
— Да-да, — Маша перебивает меня и кивает. — Получить облазование. Я все это знаю, — еще один грустный вздох и я понимаю, что так больше продолжаться не может.
— Я отойду ненадолго, ладно? Присмотришь за Роди?
— Конечно, — серьезно и по-взрослому произносит она.
Я выхожу из спальни, чтобы найти Адама. В комнате его нет, поэтому я иду к кабинету, предварительно стучу в дверь и когда получаю разрешение войти, поворачиваю ручку и вхожу внутрь. Разговор я запланировала серьезный, поэтому решительно ступаю внутрь, закрываюсь, чтобы никто из прислуги не услышал, о чем мы будем говорить и поворачиваюсь к мужчине.
При виде меня его лицо меняется с хмурого на улыбающееся. Адам едва ли не сразу встает с кресла и идет ко мне, останавливается в паре метров, обнимает за талию, целует в щеку и тихо шепчет:
— Я скучал по тебе.
Его слова разливают по внутренностям тепло и заставляют губы растягиваться в улыбке. Я обнимаю его в ответ, завожу руки за шею, прохожусь по идеально ровному воротнику рубашки, задеваю подушечками пальцев его жестковатые на ощупь волосы. Адам чуть вздрагивает и мотает головой, подталкивает меня к стене и как только это происходит, начинает целовать.
Так страстно и напористо, что нет ни сил, ни возможности отстраниться, сказать нет, оттолкнуть. Да я и не хочу. Желание опаляет кожу и собирается внизу живота, изо рта срывается хриплый стон, когда Адам проникает руками под футболку и произносит:
— Вся работа сорвана, а ты только пришла.
Это немного отрезвляет меня, я перехватываю Адама за лицо, когда он пытается снова урвать поцелуй и произношу:
— Подожди, нам нужно серьезно поговорить. Это на счет Маши, — добавляю, когда понимаю, что он совсем не настроен на разговор.
— Что-то случилось? — тут же уточняет Адам. — Рассказывай.
— Все нормально, ничего ужасного не произошло, но я хотела поговорить о ее обучении.
— А что с ним? — взгляд Адама проясняется, он смотрит на меня уже более осознанно.
— Почему Маша не ходит в школу?
— Она получает все необходимые знания дома, — спокойно произносит он.
— А дети? Социализация? Она ведь практически ни с кем не играет. Да и ее комната. Адам, ей семь лет, а она живет
— У нее есть активные игры. Танцы, в конце концов. Я не понимаю. Дело только в социализации?
— Во всем, Адам, — пытаюсь донести до него. — То, что она живет вдали от нас — неправильно. Она еще маленькая, а ведь так было с рождения. Ты думаешь, она из прихоти просится остаться со мной на ночь? Она же видит, что Родион спит со мной, с нами, в конце концов. Маша не говорит, но чувствует себя обделенной. Скажи, когда ты в последнее время играл с ней? Разговаривал?
С каждым моим словом на лице Адама отражается боль. Как и в моем сердце. Мне становится безумно жаль малышку и то, что я поняла это только сейчас. Ее страх потерять меня обоснован, ведь и отца, по большому счету, у нее нет. И я понимаю Адама, он в разъездах, занят, да и он мужчина, ему сложно заниматься с дочкой, говорить, рассказывать что-то, а еще…
— Она напоминает тебе жену, да?
Эта догадка резко колет куда-то в область сердца. Я и подумать не могла, но ведь это все объясняет! То, что он так отдалился от дочки, что не занимался.
— Нет, что за чушь, — тут же произносит Адам. — Дочь и не похожа на нее вовсе, просто… черт… — он отходит от меня, приближается к бару, смотрит на сложенные бутылки с алкоголем и закрывает его, поворачиваясь ко мне. — Я не знаю, как воспитывать девочек, — произносит Адама так, будто признается в собственной слабости. — Не умею. Разбираюсь с бизнесом, в машинах, с младенцами, ведь первое время я был у Маши и мамой и отцом, но она подросла, стала задавать вопросы, с каждым годом все больше и больше и… я сбежал. Отдалился, отстранился. Я виню себя за то, что послушал идиотов и не отпустил ее в сад, а потом и в школу.
Он говорит и говорит, делится со мной своими проблемами, сомнениями, страхами и поступками, которые, по его мнению, далеки от правильных.
— Нам всем свойственно ошибаться, — я подхожу ближе к нему и кладу руки Адаму на плечи. — Это нормально, слышишь, просто… давай попробуем исправить все?
— Ты мне поможешь?
Я видела, как этот мужчина стойко ходил и даже улыбался после огромнейшей потери крови, была рядом, когда ему доставали пулю и зашивали рану. В его глазах было столько решительности и стойкости, что его нынешняя слабость кажется мне одновременно обескураживающей и такой… правильной. Он дезориентирован в отношении дочери, не знает, как поступать правильно и все это время шел на поводу у психологов, которые, судя по всему, тащили из него деньги.
— Конечно, я помогу, — смеюсь. — Сейчас самое время устроить ее в школу. Думаю, что по результатам тестирования она вполне сможет пойти во второй, а не в первый класс, ну и… — я замолкаю. — У нее должна быть комната неподалеку от нашей. В этом крыле, конечно.
— Это не так быстро, — с сожалением произносит Адам.
— Не быстро, — соглашаюсь. — Поэтому до того времени, пока не будет сделан ремонт, она останется в комнате с Родионом.
— Это значит, что ты, — Адам улыбается и снова притягивает меня к себе. — Ты будешь ночевать со мной?