Мама, я люблю тебя
Шрифт:
— Пусть заплатит он.
— Вот уж на это я никогда не пойду! Лучше подожду, пока он снова мне приснится, — уж тогда я наговорюсь с ним!
— Как он выглядит?
— Прекрасно, только он спал.
— Где?
— В постели, конечно.
— В какой?
— В своей и твоей — дома, в Калифорнии. В той, где ты потом спала одна.
— О! А где была я?
— Ты тоже была в постели.
— И как я выглядела?
— Прекрасно. Так, как ты давно уже не выглядишь.
— Неужели сейчас я выгляжу плохо?
— Нет, но когда мой отец был дома, ты выглядела лучше.
— Твой отец! — сказала Мама Девочка. — Не забывай, что я — твоя мать, и если мы с тобой
— Я знаю — это потому, что она про тебя.
— Про меня-то про меня, но я думала о ней не поэтому, а потому что Майк Макклэтчи хочет тебя на роль девочки, а я не знаю, чего ты сама хочешь, и даже можешь ли ты сама решить, чего именно ты хочешь, и, если ты даже вдруг решишь, что хочешь сыграть эту роль, я вовсе не уверена в том, что это следует тебе позволить. И я совсем не уверена в том, что этого захочет твой отец. Все это меня очень тревожит, и если мы думаем пить чай у мисс Крэншоу, нам пора отправляться. А если не думаем, пора уже нам дать ей об этом знать. Что ты хочешь делать, Лягушонок? По-настоящему? Я должна постараться не навязывать тебе того, чего по-настоящему ты не хочешь. Если мы пойдем, мисс Крэншоу будет ждать, что мы принесем с собой и пьесу, а потом почти наверняка попросит тебя почитать, и я знаю: когда ты почитаешь, она очень заинтересуется и захочет помочь тебе, если помощь тебе нужна (а она, возможно, думает, что не нужна), и обязательно захочет, чтобы ты взяла роль. А это означает полную перемену в твоей жизни, да и в моей тоже. Так что ты думаешь делать?
— Я думаю, нам надо пойти: ведь мы обещали.
— Ты думаешь, что сможешь решить сама, играть или не играть тебе для Майка Макклэтчи?
— Я не знаю. Это, наверное, очень трудно — каждый вечер на сцене, на глазах у публики, быть девочкой, которая совсем не ты.
— Да, это очень трудно. Но трудность не в том, чтобы быть девочкой, которая не ты, — это как раз легко. Трудность в том, чтобы уметь становиться ею, или в том, чтобы заставить ее стать тобой. Реши, захочешь ли ты попробовать, потому что если не захочешь, я это пойму, и на чай нам тогда лучше не ходить. Лучше нам тогда просто сказать Майку Макклэтчи, что ты не хочешь быть девочкой-актрисой.
— А мне будут платить деньги?
— Конечно будут. Ведь на этой роли строится вся пьеса. Тебе будут платить очень много.
— А я смогу сколько-нибудь тратить сама?
— Конечно сможешь. Ведь это будут твои деньги, все до последнего цента — твои, а не мои. Они будут положены в банк на твое имя. К десяти годам ты уже, вероятно, станешь богачкой.
— Ну ладно, — сказала я, — тогда пойдем на чай.
— Так значит, ты решила взять роль?
— Я решила, что пойду на чай, потому что хочу узнать, что обо всем этом скажет мисс Крэншоу. Сама ведь я никогда ни о чем таком не думала. Я не знаю, могу я или нет специально делаться той или другой девочкой, но на чай я пойти хочу.
— По-моему, это вполне разумно и трезво. А сейчас перестань, пожалуйста, быть такой взрослой и грустной. Я чувствую себя никудышной и недоброй, когда вижу, насколько ты разумнее и благонравней меня. Пожалуйста, подумай сейчас о чем-нибудь веселом — хорошо?
— Хорошо, Мама Девочка.
Я спрыгнула с постели и затанцевала. Я всегда танцую, когда у меня хорошо на душе — или когда плохо, а я хочу, чтобы было хорошо; но Мама Девочка знать не знает, что большей частью танцую я для того, чтобы на душе у меня стало веселее. Она думает, я танцую всегда потому, что мне чудо как хорошо, только это вовсе не так. И вот почему ее лучшая подруга
— Нет, эта девочка обязательно станет прима-балериной Никарагуа, — когда-то, еще очень давно, сказала она Маме Девочке. — Все-то она танцует!
Но много она понимает! Много она знает о девочках, хоть у нее и две собственные! Могу поспорить, что ни о той ни о другой она ничегошеньки не знает. Ей бы только нос задирать да молоть всякую чушь.
Разговор по душам с доктором Спрэнгом
Мы уже собирались отправиться на чай к мисс Крэншоу, когда в дверь постучали. Оказалось, что это мой доктор, А. Дж. Спрэнг.
Я сказала:
— Большое спасибо вам за куклу.
— Теперь вы обе как куклы — Мама-кукла и Дочка-кукла. Как вы себя чувствуете?
— Боюсь, что весь сегодняшний день мы были скандальные и задиристые, — ответила Мама Девочка.
— Правда? Почему?
— Наверное, потому, что разведенную мать всегда могут обидеть — даже собственная дочь.
— Но почему вам тогда не держаться так, будто вы не разведены?
— Но ведь я на самом деле разведена.
— Ну конечно, но что это значит — разведена? Вы по-прежнему ее мать, а ее отец — по-прежнему ее отец. Мир не останавливается, когда разводятся муж и жена.
Маленький доктор обеими руками взял меня снизу за подбородок и пощупал шею, а потом спросил:
— Или все-таки останавливается?
— Нет, — сказала я, — мир никогда не останавливается.
— Конечно нет. Ты хорошо ела и отдыхала в последнее время?
— Кажется, мы только этим и занимались, — сказала Мама Девочка, — и мне это тоже немного надоело.
— Чтобы не надоедало, — сказал маленький доктор, — надо выбирать еду повкуснее и виды отдыха поприятнее. Ешьте, например, дыни — они в это время года просто восхитительны.
— У нас на завтрак была земляника, — сказала я.
— Понравилась?
— Очень!
— А что у вас было на ланч?
— Мы пропустили ланч, потому что у нас был огромный завтрак, а сейчас мы идем на чай.
— На чай, — задумчиво сказал маленький доктор. — Чай тоже может доставить много удовольствия — конечно, смотря кому.
Он поглядел на Маму Девочку и спросил:
— Сколько времени как вы разведены, дорогая?
— Три года, — сказала Мама Девочка, — но первые два мой муж — то есть мой бывший муж — жил от нас очень близко. Но теперь уже почти год, как он живет очень далеко, а с ним и мой сын. Это означает, что девочка уже целый год без отца и без брата, если не считать воспоминаний — а вспоминает она о них, должна я сказать, все время. От этого я нервничаю, она тоже, и мы с ней ссоримся.
— Понятно, понятно. Ну а они, я надеюсь, оба здоровы?
— Во всяком случае, они никогда ни на что не жаловались, так что, я думаю — да, но, вообще, кто знает? Правда, их письма из Парижа очень жизнерадостные. Думаю, что у них все хорошо.
— Из Парижа? Что же они там делают?
— Мой муж композитор, и он вдруг надумал поехать в Париж пожить там.
— Композитор? Да, это профессия, ничего не скажешь, но можно ли, будучи композитором, заработать себе на жизнь?
— Моему мужу это всегда удавалось. Он работает очень много, не знает ни отдыха ни срока, и свою работу очень любит, и считает также, что обязательно должен хорошо зарабатывать. По его мнению, в мире машин и денег искусство не может быть нежным, хрупким цветком. Мой муж — человек с сильным характером и ссорится со всеми, с кем его сводит жизнь. Однажды он похвастался тем, что у него никогда не было друзей. Он предпочитает врагов.