Мамалыжный десант
Шрифт:
По слухам, должны были собрать новобранцев человек пятьсот, это если со всей округи и дальних сел, но Тимофей уже понял, что такого не будет: спешит полевой военкомат. Дивизия ведет бой, преследует немцев и румын, скоро бросок за Днестр, а там и до Кишинева меньше полста километров. Бойцы дивизии нужны позарез: наступление хотя и ходкое – сейчас победный порыв только грязь и сдерживает, – но личного состава не хватает. Посему формальности и медкомиссия сведены к минимуму.
В полдень капитан велел построить новобранцев во дворе, вышел и сказал кратко, но доходчиво:
– Товарищи! Идет наступление. Враг панически
Сержант скомандовал «По двое становись!», что сделать оказалось затруднительно: лужа посреди двора была глубока, как омут. Будущие гвардейцы потянулись со двора. Тимофей оглянулся на капитана, тот кивнул и, кажется, вздохнул.
Тимофею полегчало и одновременно стало стыдно. Нехорошо службу начинать с обмана и даже подлога – это же вообще откровенное преступление. Но что делать? В конце концов, не убавил же себе возраст гражданин Лавренко, а прибавил. Простится, если вдруг вскроется. Есть такие надежды.
Было Тимофею Лавренко шестнадцать лет, и на фронт ему нужно было просто до зарезу. По личным мотивам и из-за полной безнадежности ситуации.
Куцая колонна шагала по краю улицы, под ногами чавкало. Сержант ободрял зычным голосом. Казалось, уже к дороге на Григориополь пора сворачивать, но прошли еще прямо – напротив амбаров, у кучи зеленых ящиков, ждали несколько красноармейцев.
– Бери, славяне! Ежели кто жадный, можно по два!
Новобранцы подходили поочередно, забирали боеприпасы. Тимофей тоже получил из свеженького ящика скользкий снаряд. Боеприпас был в смазке, сильно пачкался; новобранцы, хоть и не блистали парадной одеждой, бурчали ругательное.
– Без гомону! Такое ваше первое боевое задание. Это трехдюймовые, они на батареях сейчас на вес золота! Да и чего порожняком-то ходить? Веселей, веселей, вы ж теперь гвардия! – призывал сержант Иванцов.
Снаряд – красивый, золотистый, со строго-серой, опасной головкой – показался Тимофею не особенно тяжелым [3] . Но шагов через сто выяснилось, что нести его жутко неудобно. Да еще грязища…
3
Выстрел 76-мм с осколочно-фугасным снарядом весит около 6,5 килограмма.
Не было уже никакой колонны, шли цепочкой вдоль похожей на болото дороги парни и мужчины в разномастных ватниках и полупальто, несли уже не очень золотистые снаряды. Обходили увязшие в грязи выше колес грузовики, обгоняли едва ползущие двуколки с зарядными ящиками, пушки и подводы, грязных, как черти, артиллеристов и измученных лошадей.
Хотя все вокруг чавкало, фыркало и хрипло материлось, Тимофею вновь казалось, что он один. Шаг, еще шаг; попадешь след в след – плохо, не попадешь – еще хуже. Снаряд лежал на плече, мыслей «а вдруг рванет?» давно уже не имелось. Странно, тут же до Днестра не так и далеко должно быть? Ходил год назад за
Реку призывник Тимофей Лавренко увидел уже в темноте. Вернее, плавни увидел, а вода лишь изредка проглядывала. Заканчивался день одиннадцатого апреля 1944 года, а команда все шла и шла, иной раз теряя дорогу и направление, ориентируясь лишь на осипший голос сержанта Иванцова. Наконец куда-то свернули, кому-то отдавали снаряды, потом попадали в сарае на сырую солому. Где-то недалеко стреляли, в нос бил кислый дух овчинного воротника соседа, есть уже не хотелось, только спать.
Не так Тимофей представлял себе побеждающую Рабоче-крестьянскую Красную армию, но жизнь приучила к тому, что она – настоящая жизнь – вовсе не такая, как думалось до войны мальчишке Тимке. Привык уже призывник Лавренко и не удивлялся.
Завтракали всухомятку: кухня не пришла. Сухари – черные, сытные, странным образом напоминавшие о довоенных детских вкусах-впечатлениях; еще был чай – сладкий, густой, как сироп. Кто-то из призывников говорил, что сахар немецкий, трофейный и ненастоящий, ну и ладно, зато его было много. В выбитые ворота амбара заносило влагу моросящего дождя, тянуло холодом и развезенной грязью. Тимофей почувствовал, как от этой стылости и сладкого запаха дымного кострового чая начинает вновь неудержимо тянуть в сон.
Но тут пришел офицер, приказал строиться. Командир оказался замполитом полка – теперь так называли комиссаров. Он объявил, что сейчас будут занятия по боевой подготовке, потом принятие присяги и распределение по ротам.
– Далее взводим пружину диска, – объяснял усатый боец в ловкой короткой телогрейке. – Аккуратненько, вот так… Щелчки чуете? Восемь раз щелкнет – и хорош.
Новобранцы наблюдали за возней с магазином. Автомат ППШ многие видели впервые и в больших сомнениях полагали, что винтовка будет понадежнее. Тимофея оружие зачаровало: это ж какое количество патронов вмещается?! Да еще запасной диск!
– А потом вставляем патрончики. Опять же аккуратненько, быстро, но неспешно, «ручейком», как и написано в наставлении. – Автоматчик ловко вставлял небольшие патроны. – Землю диском не черпаем, солому внутрь тоже не пихаем, автомату она без надобности.
– Все ж мудрено, – сказал один из новобранцев, тоже с усами, но подлиннее и почернее, чем у инструктора. – А штык к нему полагается?
– Куда тебе штык? Консерву открывать? Так те консервы и шнапс еще отбить у фрица нужно. Так что если врукопашную сойдешься, бей немца прикладом, немец нынче не обидчивый, непременно на штык не особо и претендует.
Новобранцы начали возиться с диском, а длинноусый тайком пересел к другому кружку, где нормальную винтовку разбирали.
– Эй, Лавренко, есть такой? – крикнули от ворот.
Тимофей растерянно поднялся.
– Чего стоишь? – рассердился худой командир-офицер. – Ко мне бегом!
Пришлось спешно протискиваться между сидящими на соломе. Тимофей успел поправить ватник, вытянулся перед строгим офицером.
– Я Лавренко.
– Вижу, что ты. Идешь со мной, – распорядился офицер, вблизи оказавшийся ненамного старше Тимофея. – Тебе в минометчики назначено. Осознал счастье?