Мамина дочка
Шрифт:
Среди ночи меня разбудил привычный шум в прихожей. С трудом удерживаясь на шаткой границе между сном и явью, я слушала, как в прихожей мама скидывает босоножки (они так и стукнули об пол) и бросает на шкаф сумочку. Потом раздались торопливые шаги, легкий скрип отпираемой двери — и вот уже мама склоняется над моей кроватью, ощупывает ладонями одеяло, как будто желает убедиться, что я на месте.
— Что случилось, мама? — не открывая глаз, бормочу я.
— Ничего, солнышко, — шепотом отвечает мама. — Просто я по дороге домой вдруг очень испугалась, что ты все-таки пошла на праздник и с
— Ничего не случилось, мамочка. Все было просто замечательно, — успела сказать я и тут же заснула снова.
А на другой день с раннего утра начался «мильон терзаний». Во-первых, страшно болела голова. Во-вторых, я вдруг совершенно потерялась и не знала, что мне надеть на свидание, и, главное, как вести себя с Марком. Я даже пожалела, что он не назначил мне свидания, скажем, на завтра. Тогда сегодня у меня был бы день счастливого предвкушения, а так — одна маета. И волосы я пересушила, теперь они торчали во все стороны, как перезрелые колосья. И старая обувка никуда не годилась, а о новой после вчерашнего не могло быть и речи. В общем, к тому времени, когда нужно было выходить из дому, я уже была совершенно вымотана. К тому же у меня, кажется, начиналась простуда.
Но больше всего меня беспокоила собственная внешность. Вообще-то я была похожа на маму. Но мама была так красива, что мужчины на улице иногда бросались за нами вдогонку, чтобы еще раз заглянуть в ее лицо. А я особой популярностью среди одноклассников не пользовалась. Правда, иногда со мной заговаривали мужчины на улице, но подруга Нинка со знанием дела заявляла, что со всеми заговаривают, даже с самыми уродками. Андрей по большому счету был первый, кто всерьез обратил на меня внимание.
— Это потому, что у твоих одноклассников вкус еще не сформировался, — объясняла мама. — Их выбор падает на девочек, так скажем, однозначно хорошеньких, то есть стандартных. Да и то лишь один-двое из ребят делают выбор сознательно, остальные присоединяются за компанию. А ты у меня, слава богу, — штучная работа. Индивидуальный пошив.
Наверное, мама знала, о чем говорила: когда-то после школы она поступала в театральный институт, и ей там отказали с формулировкой: «Несоветское выражение лица». Честно говоря, я предпочла бы быть «однозначно хорошенькой», лишь бы каждый день ловить на себе восхищенные взгляды. Теперь меня терзала мысль: достаточно ли сформировался вкус у Марка? Проще говоря, понравлюсь ли я ему сегодня, умытая и при свете дня?
«Надеюсь, он просто не придет, — бормотала я себе под нос, отправляясь к месту встречи. — Тогда можно будет вернуться домой и забраться под одеяло».
Но Марк пришел. Я увидела его издалека. Он скромно стоял и держал в одной руке букет каких-то очень симпатичных цветочков, а в другой — раскрытую книгу. Я посмотрела на часы и обнаружила, что пришла слишком рано. Что ж, постою здесь, отдышусь немного. Тут Марк тоже глянул на часы, убрал книжку в карман плаща и стал смотреть по сторонам. Меня словно подтолкнули в спину, и я пошла к нему навстречу, пытаясь не расплыться в улыбке.
Марк улыбнулся мне так радостно, будто мы с ним были старыми приятелями. Протянул цветы:
— Ну
Я кивнула.
— Так пойдемте в парк. В городе нечем дышать.
Мы пошли в парк и гуляли там часа четыре. Позднее я не могла вспомнить, о чем мы говорили. Кажется, обо всем и ни о чем одновременно. Я не знаю, из каких фраз, из каких взглядов родилась любовь. Но точно знаю, что влюбилась в Марка именно тогда, в парке, хотя в этот день он не жертвовал для меня своим платком и вообще не совершал ничего героического. Но когда я начинала думать о том, что и эта встреча закончится, я чувствовала грусть.
И вдруг начался дождь, первый дождь за несколько месяцев. Стало ясно, что пора расходиться по домам. Мне было наплевать на дождь, я могла бы бродить по парку еще сколько угодно. Но, уже обученная взрослым хитростям, я заставила себя ахать и буквально тащить Марка к выходу.
Зонта у нас конечно же не было. На выходе из парка Марк купил газету и держал ее над моей головой. Это не имело смысла, потому что я уже промокла насквозь, но было очень приятно.
— Хочешь, зайдем ко мне в гости, — вдруг предложил Марк. — До моего дома — пять минут быстрого хода. Познакомлю со своими родителями. Они милейшие люди, вы наверняка найдете общий язык. Заодно согреешься и попьешь чаю.
— А кто твои родители? — спросила я, разрываясь между желанием продлить наше общение и нежеланием появляться в чужом доме в образе мокрой курицы.
— Ну, отца моего ты, может быть, знаешь, — как-то загадочно ответил Марк.
— Откуда? — воскликнула я и махнула рукой, отметая возможное предположение. — Наверняка не знаю.
— Ты когда-нибудь лежала в больнице? — спросил Марк. — В нашей, городской?
Я немного подумала и вспомнила, что во втором классе меня прямо из школы отвезли в больницу с острым аппендицитом. Я пролежала в хирургическом отделении две недели. Тогда в больнице был карантин, но мама как-то ухитрялась пробираться ко мне в палату. Приходила она, нагруженная пакетами, потому что другие родители отдавали ей передачи для своих детей. И оттого, что моя мама носила передачи, в палате я пользовалась невиданным авторитетом…
Но говорить Марку о такой неромантической болезни мне показалось неудобным, и я просто кивнула.
— Главврача помнишь? Так вот, это и есть мой отец. Может, вы с ним даже неплохие знакомые.
Я, конечно, сразу вспомнила главврача, который меня и оперировал, а потом наблюдал после болезни. Мысленным взором я увидела высокого усталого человека с темными, как у Марка, волосами и круглыми очками на носу. Он заходил в нашу палату рано утром, будил нас вопросом: «Ну, девочки, чем сегодня меня обрадуете?»
И мы тут же начинали наперебой его радовать, потому что доктор нам всем очень нравился. Он был добрый, терпеливый, словом, такой, каким по нашему представлению и следовало быть доктору. И еще: он был похож на моего отца, на моего воображаемого отца. Глядя на него, я даже забывала про портрет, который прятался за котятами. Мне вдруг сделалось неудобно перед Марком, как будто я положила глаз на что-то, принадлежащее только ему. И я спросила поспешно, стараясь скрыть смущение:
— А кто твоя мама?