Мамины субботы

Граде Хаим

Возвращаясь с вечерней молитвы, я встречаю у наших ворот двух полицейских. Во дворе суматоха. Жена дворника Снежко стоит, заламывая руки, и жалуется еврейским соседкам:

— Я его умоляю: Стефан, забудь про деревню. А он: нет, я желаю быть сам себе паном, а не дворником у жидков. Я, говорит он, поляк и католик. Вот он позвал к себе брата, и тот приехал со своими сыновьями. Мой Стефан ему и говорит: «Отдай мне половину дома, поля и скота». А брат: «Почему это я должен отдавать тебе половину? Тебе захотелось быть городским франтом. Дом я перестроил, в сад вложил свой труд, а свиней выкармливал своим хлебом. Почему это тебе половина?» Они пили самогон стаканами, закусывали колбасой, хвастались и божились. Наконец деверь пырнул моего Стефана ножом. А два его сына еще кричали: «Всаживай глубже!» Стефан перемазал в крови одежду,

а самогон выблевал. Его в больницу увезли, а брат его со своими байстрюками убежал. Горе мне! Кто теперь будет подметать двор и открывать ворота? Каждую ночь кто-нибудь из соседей возвращается после двенадцати. Вылезай из постели голышом, ищи в темноте ключ, и даже десяти грошей тебе за это не дадут. Это ж надо зарезать родного брата! Чтоб его переломало, этого моего деверя, добрый пан Езус!

Заметив меня в толпе людей, стоящих вокруг дворничихи, мама бросается ко мне так, словно я чудом спасся от смерти. Она тащит меня в нашу квартиру, едва переводя при этом дух.

— Господи, сколько страданий я из-за тебя переношу! Когда я услышала шум во дворе, у меня чуть сердце не остановилось. Я думала, что ты среди всей этой поножовщины!

— Я же ушел с реб Борехлом молиться.

— Если бы я не знала, что ты в синагоге на молитве, я бы умерла. Теперь ты видишь, что получается из огородничества? Дворник тоже хотел иметь свой огород, сады и поля. Очень его жалко. А теперь, сын, берись опять за святую Тору. Книги твоего отца лежат в ящиках под кроватью. Господи, это все теснота, теснота! Что делать, если надо ютиться в одной комнатушке при кузнице!

Мама плачет.

— После твоего рождения отец, пусть ему земля будет пухом, с каждым днем ходил все хуже и хуже, словно это было Божье искупление за твою жизнь. Из светлых залов мы должны были перебраться в подвал на Завальной улице [14] , а оттуда — сюда, в эту мастерскую, в заднюю комнату.

Мамины слезы душат меня. Чтобы не расплакаться, я становлюсь нетерпеливым, злым.

— Что ты плачешь? Даже Швуэс еще не наступил, а годовщина смерти отца будет только перед Рош а-Шона [15] , двадцать пятого элула. Я буду вести молитву в синагоге, я прочту кадиш, я схожу с тобой на кладбище.

14

Современное литовское название — Пилимо.

15

Праздник новолетия. Наступает в начале осени. Праздник Шавуот ( ашкеназск.Швуэс) приходится на конец весны — начало лета.

— А весь год ты можешь не учиться? От всего богатства твоего отца, от шкафов, битком набитых серебром, остались только книги. Они стоят у тебя под кроватью вместе со старыми башмаками.

Я наклоняюсь, сую руки под кровать и вместо ящика с книгами вытаскиваю ящичек с цветами, настурциями.

Когда я сажал свои растения, расставить их все во дворе не хватило места, и я сунул один ящик под кровать. Сначала я вытаскивал его, чтобы полить, но потом меня так очаровал огород, расцветавший у меня во дворе, что я забыл о цветах у себя под кроватью. Теперь я восхищенно смотрю на проросшие настурции. Стебельки у них тоненькие, высокие и мягкие. Бутоны чахоточно-желтые, без сочной зелени, с какими-то водянистыми листьями.

— Как это может быть, чтобы под кроватью, без солнца и дождя выросли цветы? — в восторге восклицаю я.

— Потому что ты не поливал их в субботу. Вот они и выросли даже в темноте, — снова находит повод для поучения мама. — Таковы чудеса Всевышнего.

— Но они выглядят, как умершие, — говорю я и снова лезу под кровать. Я вытаскиваю покрытый пылью ящик, набитый тоненькими книжечками кунтрасов [16] .

— Сколько книжек Пасхального предания [17] ! Зачем отцу было надо их так много?

16

Сочинения раввинов по тем или иным вопросам еврейского религиозного права.

17

Пасхальная Агада читается во время праздничной трапезы (седера) на праздник

Песах ( ашкеназск.Пейсах).

— Для его учеников, — отвечает мама. — Шутка ли! Твой отец ходил в цилиндре и с причесанной широкой черной бородой, и самые уважаемые обыватели считали за честь, когда он брал их сыновей в свой хедер.

— Мама, снова пачка книжек. Это грамматика. По этим книжкам учатся правильно говорить по-древнееврейски.

— Это не удивительно, твой отец знал наизусть весь Танах [18] . Разве я виновата, что ты не знаешь, что к твоему отцу как-то пришел русский министр посмотреть, как обучают детей в еврейском хедере. Мальчишки тогда учили недельный раздел Торы, в котором рассказывается, как ангелы пришли к Аврааму и предсказали ему, что его жена родит мальчика. Твой отец сказал министру по-русски, что точно так же, как ангелы в образе людей были милостивы к Аврааму, он просит министра проявить милосердие к еврейским учителям. Твоему отцу пришлось так говорить, но ему, наверное, нелегко было сравнить ангела Божьего с Фоней [19] … А что это за книга?

18

Еврейская Библия.

19

Фоня — оскорбительное прозвище русских ( идиш).

— Это книга Маймонида [20] . Он был философом и великим врачом в Египте.

— Видишь, можно быть и образованным человеком, и богобоязненным евреем. Теперь ты понимаешь, какой у тебя был отец? И такому человеку пришлось стать ночным сторожем! — Мама снова плачет, вспоминая, как отец каждую ночь выходил на дежурство, опоясавшись веревкой и вооружившись толстой палкой; он стучал ею в стены магазинов, присматривал за замками, на которые они были заперты. Но как бы плохо ему ни было, он все равно заглядывал в святые книги. Так почему бы мне не учиться? Я ведь получил в наследство целый клад святых книг, настоящее сокровище!

20

Рабби Моше бен Маймон, Рамбам — великий еврейский законоучитель и философ второй половины XII — начала XIII века.

Блюмеле

Прошло лето, и после праздника Суккос [21] я уехал в ешиву. Перед моим отъездом мама привела меня попрощаться к своей компаньонше и ее мужу. Реб Борехл благословил меня, помахал руками над моей головой и пробормотал:

— Владыка мира, я знаю, что у меня нет заслуг перед тобой. Однако одна заслуга у меня все же есть: всю жизнь я был ремесленником я зарабатывал себе на хлеб в поте лица своего. Поэтому я прошу Тебя, помоги сыну этой бедной вдовы преуспеть в учебе.

21

Суккот ( ашкеназск.Суккос) — осенний еврейский праздник.

Мама сильно плакала. Блюмеле утешала ее и даже рассердилась:

— Он едет в ешиву в трех шагах от вас, а вы рыдаете так, словно его забирают в солдаты. Ничего страшного, не пропадет. Евреи есть повсюду, а когда мальчик учит Тору, он находит благоволение в глазах людей. Что я могу сказать? Я отправила своих детей не в соседнее местечко учить Тору — на ту сторону моря я их отправила, в страну, в которой еще живут дикари.

Вернулся я из ешивы за неделю до Пейсаха, внезапно появившись в воротах, у которых сидела со своими корзинами мама. По другую сторону ворот, где обычно сидела с товаром Блюмеле, было пусто.

Мама не видит меня. Она сидит неподвижно, печально сложив руки, и не зазывает клиентов. Ее лицо вытянулось, волосы, выбивающиеся из-под парика, поседели, а фигура ссутулилась.

— Мама.

Она широко распахивает свои продолговатые зеленые глаза и удивленно смотрит на меня, словно не узнавая. Внезапно она вскакивает и бросается мне на шею:

— Реб Борехл и Блюмеле умерли!

— Когда? — испуганно восклицаю я.

— Этой зимой. За три месяца. Блюмеле умерла всего три недели назад.