Мамка искать будет?
Шрифт:
— У багажной хранилки.
— А будто далеко-далеко зашли в темный бор… Теперь?
— У двери… К ступеням подходим, — осторожно, гляди!..
— Гляди?! Я… Гляди?..
— Эх, балалайка я пустая… Гляди… Забыл, что слепого веду, а поводырь! Здесь трамвай… вот стань, та-ак… пой.
Пел Мигай.
— Граждане, товарищи, слепому, несчастному, откликнитесь!.. — выкликивал Егорка и обходил с фуражкой.
— Балалайка, ослеп он? — подошли вокзальные ребята.
— Вполне. С поводырем…
— Как?
— Его
— А, ну, пусти одного…
Балалайка выдернул руку.
— Падаю, стена здесь… Расшибусь я… Егорка!..
— Здесь. Чего пугаешься?!
— Верно, не видит…
— Смотри вот… — Балалайка отвел Мигая к мусорному ящику. — Здесь остановка, пой!..
— «Засвистали казачонки в поход с полуночи».
— Ха, ха, ну, что?
— Балалайка, будет тебе. Не пой ты, — он тебя к мусорному ящику привел, смеется…
Посадил Балалайка Мигая к заборчику у Рязанского, сам за хлебом ушел. Принес.
— Еще я схожу по делу, не ходи ты, — под трамвай попадешь…
Сидел Мигай, — кругом ночь. Половиной живет Мигай. Прежде дома были, трамваи, часы на Рязанском, на Николаевском и на Ярославском, на всех трех, теперь одни звонки да шум остались, Будто люди, дома, лошади бегут, торопятся в испуге и вот-вот задавят слепого Мигая, а он не знает, не видит, куда спрятаться.
Балалайка с ребятами дрова крадет с путей. Забыл Мигая… Ночью стоял, как кино на крыше американскую жизнь показывало… Когда вспомнил Мигая и вернулся, на том же месте нашел его…
— Некогда было, — дела; у одной девчонки багаж украли, вот все и бегал, искал, нашёл-таки, — пустил утку Балалайка.
— Поедем домой, Егорка?
— У меня нет дому, бездомный я.
— Ко мне.
— Поедем.
— Скоро?.. К сенокосу бы!
— К сенокосу!.. Без глаз немного накосишь.
— Сегодня, сейчас, поедем?
— Поезда в Чувляндию ушли все, завтра дожидайся.
Обвел Мигай глазами, часов не нашел.
Балалайка думал: «Меня калачом из Москвы не выманишь… в Чувляндию — редьку есть, а один ты не уедешь. Пожалуй, совсем не попадешь домой. Все равно ослеп — не видит: провезу на трамвае и скажу приехали в Чувляндию… На любую утку пойдет!»
Заснули Мигай и Балалайка в вокзале.
— Теперь нас не выгонят. Ты — слепой, я — поводырь твой. Куда инвалидов? Никакой дезинфекцией не выживешь…
В 12 часов, когда плескали вокзал какой-то отравой, чтобы микробов убить, Егорка объяснился с уборщицей, и их оставили.
Проснулся Мигай и спрашивал — день или ночь? Подумал Балалайка, сказал: «Ночь, до свету далеко», — хотя и день начинался. — «Успокою, чтобы домой не просился».
Когда совершенно посветлело, Балалайка пустил утку…
— А знаешь что, Мигай, солнце
— Ночь все?.! А люди как же — спят?
— При электричестве делают, а поезда не ходят… — «Слепой поверит, у него все ночь, на солнышко только не надо выводить, догадается». — Убегал Балалайка, при «электричестве» дрова тянул, американскую жизнь смотрел и газетчиков задирал.
— Неохота с ним вожжаться, надоел, — приспособлю одного зарабатывать…
Поставил Балалайка Мигая у стены — близ выхода.
— Пой, здесь народ все время идет.
Слышал и сам Мигай по шагам, что без останову идут.
Пел Мигай. Деньги кидали в опрокинутую шапку.
— Нельзя здесь петь. Иди на площадь!
— Слепой я…
— Все равно нельзя.
Догадался Мигай, что это милиционер и спросил:
— Теперь чего, ночь?
— День.
— Кончилась ночь?
— Кончилась…
— Домой надо, привыкну один ходить. — деревня маленькая, улица одна… Домой надо…
Народ шел, а Мигай тянул руку и просил.
— Слепому помогите… товарищи!.. граждане!..
— Просишь? — вернулся Балалайка.
— Петь не велят. Теперь день ведь, Егорка? Ночь кончилась?
— День… Недавно начался, направили машину…
Домой поедем?
— Чего ты? — переспросил Балалайка, а сам думал: «как быть?»
— Домой бы, там я один ходить буду…
— Поедем… — «Свожу за город, до Косино хоть… Скажу, что после голода в деревне никого нет… и привезу в Москву…»
Без билетов сели в поезд.
— Билеты! — крикнул кондуктор.
— Инвалиды мы.
— Слепой?
— А я — поводырь, — поспешно сказал Балалайка за себя.
— Куда едете?
— На родину… В Чувляндию!..
Темнота и однообразный рокот колес во много раз удлиняли время для Мигая, а Балалайка шептал…
— Солнце закатается… Ночь… Скоро утро и — приедем!..
Высадились в Косино, и Балалайка повел Мигая дорогой к селу, потом свернул межой в поле.
— Деревни, брат, нет! Пустое место…
— Нет?! Где же?
— Да, нету. Гарь одна; пожар, видно, залазал. Видать — старая гарь: знать, в голод это, без народу…
— Мамка… где? Еремка… не увижу… — заплакали слепые глаза.
— И так не увидел бы!
Молча стояли. Балалайка грыз травку.
— Звонят, Где? У нас не было церкви! Я слышу… где?.. Егорка?
— В селе это.
— Слышно больно уж, — раньше меньше было…
— Знать, колокол большой повесили и звонят, чтобы бог от голоду избавил.
— Никого, говоришь, нету?