Мамонтёнок Фуф

Митыпов Владимир Гомбожапович

— Ты во всём видишь одно плохое.— Ола сердито шмыгнула носом.

— Хе-хе-хе! — очень довольный собой, старик Псо ощерил в ухмылке реденькие острые зубы.— Я всегда говорю: жить надо тихо. Чтоб никто не знал, где мы, что делаем, сколько нас. Кругом одни враги, это понимать надо. Никому не верь — целее будешь. Ни с кем не делись — жирнее будешь. И выдумки всякие бросить надо. Что нужно, то уже давно и не нами придумано. А от нового только вред. Вчера один сорванец выдумал тоже. «Хорошо бы, говорит, козу приручить». Шерсть, мол, будет,

молоко, мясо, шкура... Эка что придумал! А я ему: «Может, говорю, тебе ещё и дикого коня захочется приручить, дурак ты этакий!» Он смотрит на меня своими бессовестными глазёнками: «Что ж, говорит, может, когда-нибудь и до этого дело дойдёт». Тьфу, чего только не придумают?.. Нет, такие горячие головы остужать надо. Скажем, прикладывать к голове холодный булыжник. Или толстый конец дубинки. С размаху, конечно. Тогда другим неповадно будет.

— Постой! — опешил дед Уча.—Дубинку? К голове, с размаху? А потом что? Может, ещё и съесть посоветуешь?

— Н-ну... может, и не съесть,— глубокомысленно отвечал старик Псо.— Но с некоторой пользой употребить их можно. Скажем, набив соломой, сделать чучела. В назидание. Чтоб помнили и знали... А вот насчёт приручения разных зверей, то думаю так,— глядя на Олу, старик Псо наставительно поднял палец.— Куда полезнее приручить тех же крыс хотя бы. Зверьки тихие, не лают. Смышлёные и прожорливые. Можно бы натравливать их на поселения соседей, чтобы крысы пожирали у них съестные припасы. Соседи тощают, а мы, напротив, живём в довольстве. Стало быть, сила на нашей стороне. Полезно это? Полезно!

Дед Уча лишь сокрушённо помотал головой, выслушав такое. Ола молча таращила глазёнки на чрезвычайно оживившегося старика Псо. А тот, торжествующе взмахнув своей палкой, заявил:

— Ай да Псо! Умно придумал! Пойду поразмышляю, с какого конца взяться за такое большое дело.

После его ухода дед Уча и Ола долго молчали. Плохо им вдруг, стало. И день как бы померк, хотя солнце светило вовсю, и весело сверкала внизу Амгау, и где-то радостно визжала детвора. Всё испортил вечно недовольный старик Псо.

Дед Уча мрачно шлифовал костяную заготовку. Наконец он приблизил её к глазам, вдумчиво осмотрел со всех сторон. Видимо, дед остался доволен, потому что взял острый прозрачный камешек и стал осторожно чертить им по кости.

Ола затаив дыхание следила за его рукой. На гладкой поверхности появилась фигура мамонта.

— Для наших охотников,— сказал дед Уча, отвёл руку и принялся издали рассматривать рисунок.— Зимой — помнишь? — они ходили на охоту с моими бычьими амулетами и добыли трёх бизонов. Сделаю вот этот, и охотники пойдут за мамонтом, чтобы запасти на зиму мясо.

Дед время от времени искоса поглядывал да Олу и чему-то про себя лукаво улыбался. Внимание же Олы целиком было поглощено изображением мамонта.

Дед Уча отложил свою работу, погладил редкую седую бороду и не спеша произнёс:

— Сегодня утром ещё до солнца я вышел из жилья, чтобы посмотреть, не вернулся ли Отец-Ворон. Ола вскинула на деда вмиг загоревшиеся глаза.

— Ты видел его, дед? Видел, да?

Дед Уча вместо ответа оттопырил ладонью ухо и к чему-то прислушался. Потом он встал, поманил пальцем Олу и на цыпочках пошёл вокруг хижины. Осторожно заглянув за угол, он повернулся к девочке:

— Смотри, вот он!

Неподалёку, посреди круглой утоптанной площадки в центре селения, возвышался резной столб. На самом верху его висел рогатый бычий череп. На нём сидел большой сутулый ворон. Сразу было видно, что это очень старая птица. Это и был Отец-Ворон, покровитель рода. Он лениво поглядывал по сторонам и изредка гулко долбил клювом по черепу.

— Прилетел!—радостно ахнула Ола.— Значит, сегодня можно плыть к духам охоты? И ты возьмёшь меня с собой? Ведь ты же обещал!

— Да, наступило время Большого Солнца, и Отец-Ворон снова вернулся к нам,—

торжественно сказал дед Уча.— Сегодня я должен посетить духов охоты. Я возьму тебя» с собой, потому что ты когда-нибудь станешь предводительницей рода, как твоя мать. Тебе надо увидеть духов удачной охоты!

Они вернулись, и дед стал аккуратно собирать свои инструменты.

— Надо спешить. Плыть далеко, а к вечеру нужно вернуться,— бормотал он. — Спускайся к лодкам!—крикнул он, уходя в свою хижину.— Я скажу, чтобы мои домашние присмотрели за вашим огнём.

Солнце стояло уже высоко. По стойбищу с криками носились дочерна загоревшие малыши. Зябко кутаясь в облысевшие шкуры, ковыляли дряхлые старушки.

Тумана над рекой уже не было. Дул лёгкий ветерок, и вся необъятная ширь могучей Амгау была покрыта мерцающей рябью.

Ола ещё раз позвала свою собаку и по крутой, осыпающейся тропинке спустилась к реке. На берегу вверх днищами лежало десятка два лодок. Это были очень простые и надёжные челны; пропитанная жиром бизонья шкура, натянутая на крепкий каркас из гнутого дерева.

Ола успела искупаться, пока подошёл дед Уча. Он принёс кожаный бурдючок с краской и кусок испечённого в золе мяса.

Плыли под самым берегом. Там течение было совсем слабым. Дед неторопливо грёб, стоя на корме. А Ола подняла со дна лодки острогу с костяным наконечником, свесилась за борт и замерла, подстерегая рыбу. Изредка она морщила нос от солнечных бликов, однако ни на миг не ослабляла внимания. Острога в её поднятой руке слегка покачивалась, словно тоже высматривала добычу. И вдруг — удар, рывок, и по дну лодки запрыгала большая окровавленная рыба. Её дед Уча с Олой тут же съели, а остальной улов складывался в лодку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Медведь, быки- и, шалости, Фуфа

фуф, как и всякий малыш его возраста, не мог обойтись без шалостей. И ему самому они вовсе не казались шалостями. Беды в этом, может, и не было бы, но Фуф был у матери один, а потому рос безобразно капризным. Он страшно любил делать именно то, что запрещала ему мама. А это никогда , к добру не приводит.

Мы помним, как был отшлёпан Фуф, когда хотел потянуть за хвост своего дядю — носорога Рама. И он проделал-таки это. Однажды, когда разморённый полуденным солнцем Рум дремал, уткнув голову в кусты, Фуф подкрался и дёрнул его за хвост. Носорог со сна взревел так, что на другом конце рощи шлёпнулась с дерева росомаха Чива, подстерегавшая идущих на водопой оленей. Олени, увидев Чиву, кинулись назад, по пути переполошили дремавших в грязи свиней, и те, визжа и вопя вздорными голосами, вынеслись в степь. Их увидели антилопы и тоже дёрнули с места, внеся сумятицу даже в стадо невозмутимых бизонов. Вот что наделал один-единственный шалун. Носорог Рум лягнул мамонтёнка, и тот отлетел, словно клубок перекати-поля, подхваченный порывом ветра. Носорог обернулся, наставив свои ужасные рога, и увидел испуганного Фуфа. Ну что с ним прикажете делать? Рум, ворча, покатал проказливого родственничка по траве, как тот в своё время осиное гнездо, и с сердитым сопеньем удалился.

Бывали у Фуфа приключения, которые могли обойтись и похуже.

Как-то они с матерью забрели во владения пещерного медведя Харра. А это был злющий и вдобавок ещё и злопамятный зверь. Как раз за несколько дней до появления мамонтихи с сыном он попал в неприятную переделку. Выбравшись под вечер из своей пещеры, он посмотрел на солнце и прикинул, что до сумерек остаётся не так уж много времени. Была самая пора отправляться подыскивать место для ночной охоты.

По пути Харри разглядел со склона горы пасущуюся в перелеске дикую корову с телёнком. Больше бизонов нигде поблизости не было видно.