Мандарин

Этерман Александр

– Разумеется, - сказал Н., - вопрос только - когда именно недодать, утром или вечером.
– Послушайте, - сказал он, опять же в подходящий момент, месяца через три, когда уже много воды утекло и всякое было высказано, - я все-таки хочу чтобы вы меня выслушали, всю мою историю с начала до конца и потом хоть как-то меня осудили. Но даже если вы не дослушаете до конца, - а я подозреваю, что так и будет, - все равно игра стоит свеч, поскольку самое худшее было именно в начале. Впрочем, нет. Лет тридцать назад я подписал документ, который и сейчас бы счел ядовитой пародией на Руссо, шуткой, чем же еще - у нас во Франции такие вещи приняты, а кроме того, там никто особого значения философии не придает. Кстати, и подписи тоже,

отсюда массовые банкротства и уклонения от платежей. В этом документе было сказано, что я - назовем это так - одобряю и морально поддерживаю убийство - нет, умерщвление, нет, это непереводимо, - то, что делает человека из живого мертвым, то, чтобы он умер, - неизвестного мне пожилого китайского мандарина, а за эту пресловутую поддержку получу, собственно, унаследую, хотя по-французски это не так ясно, все его довольно значительное имущество. Имя мандарина названо не было, так что это весьма походило на шутку, правда, в ней значилось, что сумма наследства составит самое меньшее десять миллионов золотом. Я сам не знаю, почему я это подписал, наверное, по легкомыслию, только неизвестно, смягчающее это обстоятельство или отягчающее. Ведь я хоть и мало верил, что из этого что-нибудь выйдет, а все решил случаем не пренебрегать, полагая, что он беспроигрышный и вдобавок дармовой. Оказалось, нет - мне даже пришлось заплатить нотариусу. Я даже не помню как звали приятеля, который подстроил мне эту сделку.

– Это ничего, - сказал он, кряхтя, - я помню. Это ничего. Обратите внимание, однако ж, вам было предложено наследство, а не плата, французская двусмысленность не про то - имущество, переходящее законным порядком, а не пудовый мешок с украденными деньгами. Вы вступили в наследство, хотя и не состоите в родстве. Стало быть, он написал завещание, не правда ли? На то была причина? Может быть, вы оказали ему услугу. Вы не были знакомы? Вздор. Не можете же вы не знать, кому наследуете? Хотя бы имя...

– Разумеется. Но ведь бывают неожиданности. Вся беда в том, что через несколько недель я получил наследство от одного престарелого француза, промышленника, который заработал много денег на железнодорожных концессиях и, по-видимому, никем не мог считаться мандарином. Может быть, мандарином его прозвали в шутку, заодно с Руссо, но тогда это нечестный прием - я бы ни за что не согласился ему повредить.

– Вы спросите - а китайцу можно? Тоже нет. Но я все еще находился под обаянием этого проклятого афоризма.

– Скажите, - спросил он, - интересовались ли вы когда-либо тем, где этот ваш миллионер похоронен?

– Тридцать пять лет назад, - продолжил он при очередной оказии, впрочем, я вам об этом уже рассказывал, - в эту самую бухту вошел корабль, зафрахтованный пожилым, чем-то похожим на вас человеком. Собственно, сходство начиналось и кончалось на том, что его мучила та же проблема, что и нас с вами. Разумеется, и он не был первым, никто из нас не бывает ни первым, ни последним, только звеном в цепочке, но не начинать же вашу историю с самого начала, за двести лет, а то и больше. Он приехал, как и вы, еще не азиат и уже не европеец, озабоченный одновременно прошлым и будущим и совершенно не думая, да и ничего не понимая в настоящем.

– Да, - вставил, воспользовавшись паузой, Н., - я давно хотел себе уяснить: я могу каким-нибудь образом вернуть деньги, извиниться и вообще возместить убытки?

– Конечно, всегда можно возместить. Только для этого должны быть убытки. И пострадавшие. И желание. И, потом, - кому?

– Скажем, наследникам.

– Вы же знаете, их не было. Вы наследник, и только вы и понесли убытки.

– Тогда стране.

– Стране? Какой стране? Вы хоть помните, от кого получили наследство? От француза. Помните? Он похоронен вон там, на берегу, совсем близко. Вы сможете посетить его могилу. Он прожил очень недолго, не то, что другие. Вы только-только

успели подписать этот пресловутый документ, и сразу пришлось получать наследство. Обычно все это тянется гораздо дольше.

– Так что же, - растерянно пробормотал Н., - месье Д. и есть мандарин, которого я согласился убить? Странно, и, потом, какой же он мандарин? Это, наверное, обман или что-то другое - во всяком случае, я не подозревал, как это у вас делается.

– Подозревали. Этот человек, ваш предшественник, самый настоящий мандарин. Когда он спросил, в свою очередь, что делать с деньгами, которых стало теперь гораздо больше, видите, он копил их для ваших наследников, мы, опять-таки, ответили, что нам они не нужны, только как средство, но мы сами не хотим их касаться, напротив, мы заинтересованы в том, чтобы он владел ими как можно дольше и счастливо, но, может быть, он разрешит нам вписать в его завещание имя по нашему выбору. Он согласился. Мы обещали, что его наследником непременно будет француз. Он запротестовал, но видно было, что это ему приятно.

– Впрочем, ему было почти все равно. Он даже высказал как-то раз пожелание, чтобы деньги остались в Китае, но у нас были другие планы. Что же до титула, я сам передал ему письмо от губернатора провинции, в котором с приятной витиеватостью сообщалось, что он назначен наследственным мандарином бухты Тинь-Ха, так что в итоге вы получили все, что обещал французский философ, - мандарина весьма богатого, старого и больного.

– Кстати, письмо сохранилось.

– Кстати сказать, по идее вы вместе с деньгами унаследовали и титул, вы единственный наследник, не правда ли?
– но мы в Китае никогда на это не полагаемся, так что вы, наверное, скоро получите новый указ. Все в порядке, не правда ли?

– И что же дальше?
– Н. очень долго не мог решиться задать вопрос.
– Вы его убили? Нет, кажется нет, но вы сказали, что он прожил совсем недолго может быть, это все-таки благодаря вам?

– Его никто не убивал, ручаюсь, ни его, ни его предшественников, никого - хотя впрочем, я слышал, что задолго до Руссо, примерно во времена Марко Поло, дело обстояло несколько иначе. Он мог жить до ста лет, и мы с радостью заботились бы о его благополучии - только тогда деньги отошли бы, скорее всего, не вам, а кому-нибудь другому. Мы знали, что он скоро умрет и искали вас в ужасной спешке.

– Ну, а что в таком случае было бы со мной?

– Вообще-то бессмысленно спрашивать, может быть, ничего, но всего вероятнее, что вы наследовали бы кому-нибудь другому.

– Это - я имею в виду смерть, наследство, соблазн, вообще все - так часто случается?

– Всяко бывает. В те времена выбор был очень небольшой. Но вообще говоря, недостатка в мандаринах у нас нет. Чаще не хватает наследников, иногда очень остро, то есть интересующих нас людей, готовых принять деньги. Мы нашли вас не без труда, страшно торопились и не были уверены даже, что сделали сносный выбор. Мы знали только, что вы впечатлительный холостяк из приличной семьи, находящийся в затруднительном материальном положении и интересующийся китайской живописью. Маловато. Тем не менее, наш представитель в Париже решил, что китайская культурная традиция придется вам по вкусу, и, как видите, не ошибся. В те времена Китаем еще никто не интересовался из чистого снобизма.

– Подождите, - сказал как-то раз очухавшийся Н., был поздний вечер, и они стояли на палубе и смотрели на звезды, - из ваших слов следует, что не было никакого убийства, все это блеф, суть которого в лучшем случае хитроумное насаждение китайской культуры. Ни я, ни месье Д., ни его предшественники - никто никого не убивал, а эти деньги - по крайней мере, пока вы выбираете наследников безошибочно - голый, как скелет, соблазн, вечно, столетиями, предлагаемый, но никогда не используемый дар. Зачем все это нужно? Для чего вы клевещете на самих себя?