Мандариновые острова
Шрифт:
Снаружи, конечно, ничего особенного не было — больничный двор там был. Трубы теплоцентрали проходили по длинному газончику в середине двора, а с двух сторон — широкая дорога. На газончике — скамейки стоят, потом ещё сеткой баллоны огорожены кислородные у стены. А на дороге машины паркуются, которым временно надо в больницу. Грузовики с продуктами, например. Там как раз грузовой выход. Ну, это я так называю, потому что
Но это всё летом. Сейчас от всего этого только дорога осталась да сугробы. Сугробы повыше — ящики, пониже и подлиннее — лавочки, а самый длинный и высокий сугроб — труба, конечно. Ещё два дерева стоят, чёрные и замёрзшие, ну — и окна корпуса напротив. Окна светятся и притягивают взгляд, но я туда смотреть не хочу. Там же тоже больница. А вот грузовик, который разгружается как раз у грузового входа — вот это дело! Он только-только с воли приехал — может быть, даже с другого конца города.
Водитель стоит курит у открытой дверцы, и дым поднимается белыми завитушками. Глядя на дым, я и откусил ещё раз бутерброд. Можно представить, что это поднимаются пары сернистого источника из долины, а я перекусываю сэндвичем и отдыхаю, размышляя о способах добычи серной кислоты. Эх, жаль, второго куска хлеба нету, чтоб настоящий был сэндвич!
Сэндвичи делать научила меня сестрица Александра. Самый классный — с маринованными огурчиками и котлетой. Ух, вкуснота!
— Кашкин, ты всё жуешь? — это замечтался я и даже не заметил, как зашла в палату Катя Васильевна. Чуть не подавился от испуга!
— Смотри, Кашкин, — продолжала она. — В коляску не поместишься — так растолстеешь!
Это она шутит так. Ничего я не толстый. Так — не худенький, нормального телосложения.
— Заканчивай питаться, Кашкин, и иди сюда, — опять заговорила Катя Васильевна. — В кровать тебя уложу, у тебя капельница по расписанию.
— Долго? — заволновался я.
— До свадьбы прокапает, — засмеялась Катя Васильевна. — Давай, давай, ложись!
Когда я уже лежал, а Катя Васильевна воткнула иглу мне в руку и приклеила её двумя полосками пластыря, чтобы игла не «убежала» из вены, я опять уточнил:
— Надолго, а?
Катя Васильевна поправила зажим и постучала ногтем по колбочке фильтра.
— Часа на три, — сказала она уже нормальным голосом. И тут же грозно нахмурилась. — Но смотри, Кашкин! Вздумаешь опять зажим на полную открывать, чтоб быстрее прокапало, — лучше сразу признайся, я тебе вторую руку к попе привяжу!
— Да не буду я! — буркнул я досадливо.
Эх, лежи теперь ещё три часа!
Но всё когда-нибудь кончается. Жалко только, что поспать нормально не удалось — с иглой шевелиться особо нельзя, а я как засыпаю, так сразу начинаю бояться, что крутиться буду. И ведь знаю, что с ногой моей костяной на «горке» не покрутишься, мог бы спать… Но не могу!
Тут как раз полдник привезли, мандарины.
Сложив из кусочков мандариновых шкурок высокую горку, я задумался. Что делать? Рисовать не хотелось, читать… Я оглянулся на свою тумбочку, словно там новые книжки могли вырасти. Как грибы. Но нет, книжки были всё старые. Хотя и толстые. Про Шерлока Холмса, про рыцарей и крестоносцев, про капитана Блада, ну и «Таинственный остров», конечно. Всё уже мильон раз перечитано.
Так что читать тоже было нечего. Может, телевизор глянуть в холле? Сейчас как раз после тихого часа и перед ужином его включают. Так что я развернулся и поехал. Но мне не повезло — по телевизору шёл какой-то дурацкий фильм, драма какая-то. Кому интересны драмы перед Новым годом?!
Зато у телевизора меня Пашка нашёл.
— В шашки будешь? — предложил он.
— Давай, — сказал я.
И мы резались до самого ужина в шашки.
А когда я вернулся в свою палату, то Вальки Дубца там уже не было. Его кровать стояла заправленной, а вещи были аккуратно убраны в тумбочку.
— За ним дед приезжал, — пояснила тётя Маша, которая привезла ужин. — Ох, и солидный дед! Генерал!
— Да прям уж! — засомневался я.
Чтобы у какого-то там Дубца — и дед-генерал?!
— Точно генерал! — сказала тётя Маша. — Самый настоящий! С орденами. Папаха — во!
И она показала размер папахи.
— Под расписку забрал, — продолжила тётя Маша. — До после праздников. Потом долечиваться будет.
Понятно, да. Наших так иногда родители забирают. Расписку оставляют, что в случае чего — сразу обратно. А пока — на праздники там, или если бабушка из Хабаровска приехала — берут домой. Эх, скорей бы завтра и консилиум уже!
А совсем вечером, часов в девять, в мою одиночную палату зашёл Пашка.
— Пошли, — сказал он. — Зинченко зовёт. К нему приезжали сегодня, зовёт чай пить.
Чай у Зинченко действительно был. Я же говорю — его все любят. И чай всегда дадут. Но что там чай! У Зинченко ещё жареная курочка была, в фольге! Фольга была раскрыта, как серебряный саркофаг, и оттуда пахло на всю палату. И картошка стояла на столе. Варёная, холодненькая, в эмалированной коробке. Белая, масляная, вся пересыпана укропом и чесноком! И колбаса ещё! И винегрет ещё, в литровой банке!
— Налетай, Кашкин! — пригласил Зинченко и взмахнул рукой, в которой была зажата куриная нога.
Прямо как вождь дружественного аборигенского племени куроедов.
— О-о-о! — сказал я. — О-го-го! Вот это я понимаю!
Потом вспомнил ещё кое-что и предложил:
— У меня в холодильнике помидорки маринованные остались. Тащить?
— Всё тащи! — скомандовал Зинченко.
Я и притащил. Помидорчики — там ещё пять штук оставалось — и хрен тоже. Всё, что было. Ну вот, теперь всё честно, теперь никто не скажет, что я на готовенькое приехал. Можно и на курочку навалиться всей душой.