Манеж 1962, до и после
Шрифт:
– Что вы, - ответила она, - Белютин никакого влияния на Петра Адамовича оказать не мог. Петр Адамович всегда был таким.
А я удивился. Кажется, она отождествляла Петра Адамовича с созданным ею образом Великого непризнанного живописца, но стихийно вкладывала в уста своего героя содержание наших дискуссий у костра в "Красном стане". Читайте роман! Атмосфера романа - это атмосфера студии 1960-1962 годов.
А может быть, это и не так. Может быть, Петр Адамович действительно на протяжении нескольких лет, экспериментируя и меняясь, излагал ей свои личные, выстраданные, органически сформулированные концепции.
Дело в том, что все мы тогда под прямым или косвенным влиянием своего педагога, да и идей, носящихся в воздухе наступившей "оттепели", пытались сформулировать и осмыслить стремительно происходившие с нами перемены, понять, что
Кто-то, осуждая нас, говорил о влиянии немецкого экспрессионизма, кто-то о французах, а мы сами то о Джотто, то о Феофане Греке и новгородских иконах, то о Пикассо, то о наших двадцатых годах, о "Бубновом валете", а то и о Фаворском. Великое искусство русских иконописцев неожиданно тогда стало близко и понятно не только нам, но и группе мыслящих живописцев, молодых членов Московского союза художников: Андронову, Егоршиной, Павлу Никонову, Васнецову, Иллариону Голицыну, Биргеру, Жилинскому, Вайсбергу и их друзьям и ученикам, и группе художников и поэтов, собравшихся вокруг мудрого и талантливого Евгения Кропивницкого в Лианозово, и моим близким и далеким друзьям тех лет Диме Краснопевцеву, Эрику Булатову, Валентину Полякову, Кате Поманской, Татьяне Александровне Покровской, Марлену Шпиндлеру, Михаилу Шварцману. Одним словом, как и любое новое время, это было время возникновения личностей, одной из которых и был Петр Адамович Валюс.
Не так все просто
Читатель мой! Два разноцветных глаза у писателя Анны Вальцевой, домик В.И. Ленина с разномасштабными окнами? Какие-то примитивные задачи. Ну конечно, конечно, я все и схематизировал, и упростил, но...
Десять лет назад я стоял перед портретом юноши работы Рембрандта ван Рейна и не мог понять, в чем дело. Какой-то внутренний свет надежды (не светотень я имею в виду), не надо было ему ни трансформировать форму, ни выдумывать несуществующие цвета, не в руках и не в глазах было дело, а в наисложнейшей нераскрытой тайне, и думал я в это мгновение не о пропорциях и колорите, а о жизни и смерти, о вечности и божественном промысле, смотрел на портрет юноши, а думал о вселенной, о своем личном необъяснимом счастье, сконцентрированном на одном метре квадратном холста.
То же о "Толедо" Эль Греко. Не об испанском городе шестнадцатого века думал я, а о крушении миропорядка, о космосе, о трагических и преступных войнах, и еще мерещился мне некий вселенский "ГУЛАГ".
Так вот, как это ни удивительно, как ни странно, но почти во всех трансформированных пароходных живописных работах учеников Белютина - непонятно как - возникали в процессе совпадения состояния природы и личного волнения с рациональной игрой и космос, и тайна, такие примерно, как в "Горе Виктория" или в "Яблоках" Сезанна. Странная химия. Реализация недопонятых логических задач и восторга без границ.
Пятидесятилетняя художница Учпедгиза Вера Преображенская и Сезанн? Тамара Рубеновна Тер-Гевондян или Наташа Левянт?
Нет, не сравниваю, не о таланте и не о гениальности я говорю, а о чуде самораскрытия, о том, что пароходные работы этих обалденных учениц Белютина своей спонтанной правдой и наивной верой жизнеутверждения беспечно входили в искусство конца ХХ века.
Спустя три года
В Тарногском районе Вологодской области я рисую плохо (еще не научился), но с увлечением. Ко мне подходит крестьянка и говорит: "Баско, баско!". Я ей объясняю, что картинная плоскость у меня разрушена, что пространство не организовано, что на плоскости образовалась дыра (это я знаю от Игоря Кравцова, а он от Белютина), а она опять: "Баско!" - это значит: добро, не получилось сейчас - обязательно получится потом.
А я вспоминаю в городках на Волге реакцию горожан, знающих что почем. Они, как правило, уверены, что "искусство для народа", то есть для них лично, и ничего не пытаясь понять, начинают учить. Какое уж тут новаторство! Это именно те, которых А. Сложеницын позже назвал "образованцами". Проклятое единомыслие, парализовавшее на семьдесят лет развитие науки и искусства, загнавшее русскую интеллигенцию в тупики молчания, двоемыслия и мифотворчества.
Пригласительный билет
По договору к выставке тридцатилетия МОСХ я подготовил экспериментальную работу - сувенир "Почтовый набор Аэрофлота". На обложке футляра и на каждом конверте набора были изображены в необычных ракурсах сцены из истории русской авиации. Дело в том, что я совместно с женой Викторией и художником Геннадием Чучеловым давно
Незадолго до открытия выставки "30 лет МОСХ" в дирекцию Комбината графических искусств обратилось Министерство обороны СССР с предложением в течение двух суток изготовить пригласительный билет на свадьбу каких-то неведомых мне Кондакова и Семеновой, осуществить это на самом высоком уровне. Речь шла о правительственном заказе, курировал ход дела полковник из министерства, я встретился с ним. Конструкция, формат, объем, способ печати, сколько и каких красок - все на мое усмотрение, кроме сроков, полковник сам не ложился спать и каждые полчаса звонил мне, осведомляясь о ходе дела. Я вспоминал об одной из своих прошлогодних работ, о новом свидетельстве о браке для граждан РСФСР. Заказчиком было правительство РСФСР. По условиям заказа в документе этом художники должны были отразить "личное и общественное счастье советского человека". Работал я совместно с Викторией, в процессе подготовки изучали мы материалы в отделе рукописей Ленинской библиотеки. Смотрели, как это делалось в эпоху Возрождения и в древнем Новгороде, как при дворах королей и как это делается в других странах. В результате мы победили по конкурсу, все у нас было утверждено всеми инстанциями и навсегда похоронено в правительственных архивах...
Я работал всю ночь. Утром невероятные эскизы были готовы. Из Министерства обороны за мной прислали машину. Два часа я сидел на Фрунзенской набережной в пустом кабинете генерала, потом появился полковник, сказал, что эскизы понравились и надо их за четыре часа превратить в оригиналы, только имена и фамилии заменить на Валентину Терешкову и Андрияна Николаева.
Вся работа, сказал он, будет оплачена по акту, утвержденному художественным советом Комбината графических искусств. Спустя четыре часа экстренный внеочередной совет утвердил наши эскизы и оценил в сто рублей. В те годы это была достаточно высокая сумма, особенно учитывая, что работал я одни сутки. Полковник на машине увез оригиналы и акты в министерство и предложил ввиду возможных изменений сидеть дома у телефона и никуда не отлучаться. Утром второго дня последовал звонок. Генерал сказал, что, к сожалению, мы все опоздали. Свадьба Терешковой и Николаева состоялась три дня назад... Работа будет оплачена. Через неделю в наш комбинат пришло письмо за подписью генерала Каманина.
"Так как выполненная работа, по мнению генерала, стоит не более десяти рублей, министерство согласно их выплатить, в случае несогласия с указанной суммой министерство предлагает художникам обратиться в народный суд на предмет взыскания с Терешковой и Николаева недостающих девяноста рублей". Мы от оплаты и суда отказались. А три разворота билета вошли в основную экспозицию выставки тридцатилетия МОСХ.
Манеж
Манеж. Утро 1 декабря 1962 года
Итак, в девять часов утра, принаряженных и счастливых художников наружная охрана пропускает в Манеж. Внутри Манежа в залах никого не было, ни души. Согласно указанию наружной охраны все поднялись на второй этаж к своим работам. В залах Манежа охраны не было. Мне захотелось еще раз посмотреть выставку, ночью не было времени, хотелось понять, как же мы выглядим в сравнении с любимыми мною художниками, выставленными в основной экспозиции. Ко мне присоединился Борис Жутовский. Мы переходили из одного зала в другой, смотрели на работы Фалька, Штеренберга, художников "Бубнового валета" и волновались. У них великое искусство, а у нас пароходная поездка, экспериментальные композиции, быстрые работы, не всегда доведенные до конца. Руководители партии и государства начнут сравнивать? В половине десятого мы услышали шум, хлопанье дверей в вестибюле Манежа, решили посмотреть, что происходит.