Манхэттен

Пассос Джон

– Джефф, не волнуйся, – сказала тетя Эмили. – Ты ведь знаешь, у тебя от этого бывает несварение.

– Я не буду волноваться, мамочка.

– Дело вот в чем, мистер Меривейл. – Мистер Уилкинсон сосредоточенно нахмурился. – Мы

слишком терпимы. Ни одна страна в мире не допустила бы этого. И что же получается? Мы создали эту страну, а теперь позволяем кучке иностранцев, подонкам Европы, отбросам польских гетто, вытеснять нас.

– Все дело в том, что честный человек не будет пачкать себе руки политикой – у него нет желания заниматься общественными делами.

– Это верно. В наше время человеку нужно побольше денег. А на общественной работе их честным путем не заработаешь. Естественно, что лучшие люди обращаются к другим источникам.

– Прибавьте еще невежество этих грязных иммигрантов, которым мы даем право голоса, прежде чем они научатся говорить по-английски… – начал дядя Джефф.

Горничная поставила перед тетей Эмили блюдо с жареными цыплятами. Разговор затих, пока обносили гостей.

– Я совсем забыла сказать, Джефф! – воскликнула тетя Эмили. – Мы поедем в воскресенье в Скарсдейл.

– Мамочка, я терпеть не могу ездить за город по воскресеньям.

– Вот любит сидеть дома!

– Но воскресенье – единственный день, когда я могу отдохнуть дома.

– Так

вышло… Я пила чай с барышнями Арленд у Маярда, и, представь себе, за соседним столом сидела миссис Беркхард…

– Не супруга ли Джона Беркхарда, вице-президента Национального городского банка?

– Джон – прекрасный малый. Он далеко пойдет…

– Так вот, миссис Беркхард пригласила нас к себе на воскресенье, и я не могла отказать.

– Мой отец, – вставил мистер Уилкинсон, – был домашним врачом у старого Джонаса Беркхарда. Старик был продувная бестия. Он нажил себе состояние на мехах. У него была подагра, и он вечно чертыхался самым невероятным образом. Я помню его, краснощекий старик с длинными белыми волосами и шелковой ермолкой на лысине. У него был попугай по имени Тобиас, и люди, проходившие мимо его дома, никогда не знали, Тобиас ли это ругается или старик Беркхард.

– Да, времена переменились, – сказала тетя Эмили.

Джимми сидел на своем стуле; в ногах у него бегали мурашки. У мамы был удар, и на той неделе опять в школу. Пятница, суббота, воскресенье, понедельник… Он и Скинни шли с пруда – они там играли с лягушками; на них – синие костюмы, потому что сегодня воскресенье. За сараем цвели кусты. Мальчишки мучили малыша Гарриса – кто-то сказал, что он еврей. Он громко и певуче хныкал:

Конец ознакомительного фрагмента.