Манифест персонализма
Шрифт:
Мы лишь обрисовали в общих чертах одну из наиболее серьезных практических проблем нашего времени. Мы не боимся показаться излишне строгими в своих суждениях; напротив, мы могли бы упрекнуть себя за то, что они могут показаться расплывчатыми и несправедливыми по отношению к движению, о котором мы вели речь, и которое является первым движением, порвавшим (хотя и не в полной мере и дьявольским способом) с миром денег. Нас очень огорчило бы, если бы мы хоть одним словом доставили удовольствие кому-нибудь из тех, кто в такого рода рассуждениях ищет только оправдание своему корыстному противостоянию коммунизму, а в более общем плане — всякому потрясению, угрожающему их инертности и алчности.
Наша позиция, если она правильно понята, должна быть наиболее опасной для ортодоксального коммуниста. Она лишает его возможности вести бездумные дебаты и по привычке использовать глубокие марксистские идеи для прикрытия своих корыстных целей. Дело,
Май 1934 г.
3. Деньги и частная жизнь
Перед нашим взором — бескрайний горизонт и бездонное небо, а руки наши способны прикасаться только к ближайшим объектам, в которых, как в стоячем озере, отражается повседневная жизнь с ее приливами и отливами. Так и внутренняя жизнь, питаясь из божественных истоков и вдохновляясь историей далеких предков, продвигается вперед, руководствуясь самыми простыми чувствами, которые, достигая нас, не теряют своего тепла, а, распространяясь, наполняются любовью ближних своих: это и есть частная жизнь, нечто вроде атмосферы, внешней оболочки, существующей вокруг внутренней жизни.
Частная жизнь — это не чистая природа, а некое равновесие между действительностью, надеждами, верой и поражением.
Не существует ценности, стоящей над личностью, как не существует жизненно важных забот вне внутренней жизни. Внутренняя жизнь личности — это ее стремление, опираясь на очевидности и деятельность своего обладающего сознанием внешнего Я, соединиться со своим глубинным призванием, с тем не поддающимся определению образом, который она имеет относительно себя самой и который должен служить мерой ее целостной жизни: подчеркнем, однако, что такое устремление — это не только аналитическая работа, но и творческая вовлеченность, руководимая и направляемая волей, которая, в свою очередь, является откликом на внутренний голос.
Такая личная жизнь не может быть обособленной. В своем сердце личность находит любовь; а не обретает ли личность саму себя только тогда, когда теряет себя в любви? Нам скажут: социальный инстинкт, солидарность? Ну нет, речь идет совсем о другом — о чуде, о сопричастности двух личностей. Только благодаря тому, что Я обнаруживает Ты и что вместе они образуют личностное Мы, превосходящее и Ты и Я, нам удается выяснить, что такое социальная связь; ничто не способно подменить собой этот союз: ни число, ни договор, ни интересы. Два существа любят Друг друга, и только благодаря этому глубинному отношению двух личностей создается одна, новая подлинная личность. А если их будет много, сотни тысяч? Они станут подлинным сообществом лишь в том случае, если каждая личность удвоится, если их всегда будет две. Сообщество — это новая личность, которая объединяет две личности посредством их собственных сердец. Это не некое множество. Подлинное сообщество не поддается исчислению. Не может быть иного компетентного взгляда на сообщество, кроме такого, который схватывает каждого его члена в его несводимом своеобразии, а совокупность — как слаженное единство. Общество лишь тогда является прочным, когда стремится к этому образцу. Людей не объединяют ни интересы (партии или профсоюзы, выдвигающие претенциозные требования), ни порывы, горячность, злоба или предрассудки (опять-таки партии, классы и борьба классов), ни то, что их порабощает (мистика труда, даже освобожденного, ибо труд можно освободить от всего, кроме него самого). Их можно объединить только посредством их внутренних жизней, которые сами развиваются в направлении к сообществу.
Подобно человеку, имеющему тело, которое отягощает его внутреннюю жизнь (все то, что он не преобразовал посредством своего личного призвания), человеческие сообщества обладают телами, имеющими ничуть не меньшую принудительную силу: это все то, что им не удалось связать личностной любовью. Тогда они по возможности сколачиваются в блоки. Мы уже говорили о механическом соединении внешних черт, образующем массы, будь то массы людей вообще, массы соотечественников, гуманистов, националистов; в основе их лежат инстинктивные силы, едва подающие признаки жизни, единообразно проявляющие себя, и чем больше их, тем они неуязвимее. Мы также говорили о жизненных обществах, в которых связь является более органической, более осознанной, более чувственной: семья как крепость, профсоюзы, нации; но объединение не является здесь результатом выбора сердец, оно всегда зависит от алчности, агрессивности его членов. Наконец, мы говорили об обществах, возникающих на основе подписанных или подразумеваемых договоров, основанных, как известно, на разуме людей (анонимные компании, финансовые объединения, трудовые соглашения, союзы банков и т. п.).
Частная жизнь поддерживается
Она получает свое дыхание от двух взаимосвязанных полюсов духа: личной жизни и общности, основанной на любви. Чем ближе она к своей душе, тем она сильнее и прекраснее. Она распространяет свое влияние и на тела, которые отдают ей свое тепло. Это следует уже из самого определения, ибо чисто духовные личности не ограничивают свою любовь каким-нибудь одним благом, они в своем естественном движении доходят до всего сообщества, они не испытывают потребности в «частной жизни», или, скорее, именно совокупность личностей становится для них частной жизнью; благодаря каждой отдельной личности взаимообмен внутри совокупности личностей будет всеобъемлющим, хотя и не вполне осознанным, таким, каким он осуществляется между любящими людьми. Тот, кто слишком близко подходит к Богу, уже не имеет ни отца, ни матери.
В противоположность этому, частная жизнь все свои пороки получает от плоти индивидов и обществ; индивиды передают ей свою алчность, пристрастия, ненависть, они превращают ее в крепость и сами замыкаются в ней; общества спускают в нее свои сточные воды и превращают в замкнутое пространство, насильно поддерживаемое частными интересами или безразличием. Чем сильнее закупорено это пространство, тем сильнее оно душит частную жизнь, а через нее и в ней оно душит и внутреннюю жизнь.
Именно здесь в игру вступают деньги. Они лишают человека человечности и заражают его эгоизмом. Они лишают сообщество человеческих отношений и подчиняют его автоматически действующим анонимным силам, которые завладевают правительствами, отчизнами, семьями, любовью, подавляют желания, удушают протесты. Частная жизнь оказывается между молотом и наковальней! Но зло идет глубже, лишая частную жизнь условий существования; деньги пронизывают самое ее сердце, внедряя в него новые человеческие отношения, слепленные по их собственным меркам.
Таких отношений великое множество. Деньги на все налагают свой отпечаток, идя иногда окольными путями: и даже мы сами, те, кто объединяется ныне, чтобы выразить им свою ненависть, невольно оказываемся под их воздействием. Однако у денег есть свои излюбленные типажи, и среди них наиболее известные: богач, мелкий буржуа, нищий.
Если исходить из весьма ограниченной шкалы ценностей, то богачи — это вовсе не то небольшое число людей, у которых, как известно, много денег. Психологическая граница между богатством и бедностью начинается вместе с так называемой обеспеченностью, то есть в тот момент, когда беззаботность в пользовании деньгами становится обычным правилом, когда нет необходимости каждый раз оглядываться, задумываться, вести подсчеты перед каждой их тратой, когда знаешь, что можешь не ограничивать свои желания, не сдерживать свои фантазии, что не должен ни перед кем отчитываться и думать о завтрашнем дне. Нетрудно заметить, где начинается бесчеловечность. Человек создан для того, чтобы вести непосредственную борьбу с силами или личностями. Существование и сопротивление; усилие и завоевание; а в результате успеха или неудачи — накопление опыта, но рано или поздно между человеком и опытом вклиниваются деньги, а вместе с ними и беззаботность; вот этот рабочий, эта женщина, этот дипломат, этот депутат, все эти гении ума и средоточия хитрости — стоит ли нападать на них в лоб? Да нет же, достаточно чека, и они твои, и все жизненные проблемы решены. Но кто-то из них сопротивляется, кто-то качает свои права. Увеличь сумму чека, и половина из них покорится и будет благословлять тебя. Случается, что ты сталкиваешься с духовными ценностями и они интересны тебе. Еще чеки, и ты сумеешь навязать свою моду художникам, приручить писателей и сделать их своими придворными; что же касается наук, то ты справишься и с ними, чтобы извлекать из них прибыль.
Богач — это человек, которому ничто не способно оказать сопротивления. Он обладает средствами достаточными, чтобы покорить весь мир. Он не знает, что такое бедность, которая подстерегает нас на каждом шагу, даже когда мы живем «в достатке», и которая может коснуться и его. Никаких затруднений (я имею в виду его частную жизнь, его же предприятие — совсем другое дело: многие мыслят себя богачами в своей частной жизни, а отнюдь не на своем заводе). Никаких контактов с другими людьми. Между богачом и другими людьми всегда стоят деньги, сглаживающие конфликты, искажающие слова и фальсифицирующие поступки. Время от времени происходит какое-нибудь событие, но и события покупаются: покупают здоровье, то есть болезнь и смерть, покупают дружбу и любовь, а вместе с ними и искренность; жизнь богача протекает в деланной атмосфере слащавости, сладострастия, без каких-либо катастроф, если не считать удары слепой судьбы.