Манифесты русского идеализма
Шрифт:
Вследствие раннего усвоения многочисленных влияний и отложений церковно-славянской речи наш язык является ныне единственным из новых языков по глубине напечатления в его самостоятельной и беспримесной пламенной стихии — духа, образа, строя словес эллинских, эллинской «грамоты». Через него невидимо сопричастны мы самой древности: не запредельна и внеположна нашему народному гению, но внутренне соприродна ему мысль и красота эллинские; уже не варвары мы, поскольку владеем собственным словом и в нем преемством православного предания, оно же для нас предание эллинства.
И как преизбыточно многообразен всеобъемлющий, «икуменический», «кафолический» язык эллинства, так же вселенским и всечеловеческим в духе становится и наш язык, так же приобретает он способность сочетать ясность с глубиной, предметную осязательность с тончайшею, выспреннейшею духовностью —
И здраво мыслить о земле, В мистической купаясь мгле… {5}Такому языку естественно было как бы выступать из своих широких, правда, но все же исторически
5
Неточная цитата из стихотворения В. И. Иванова «Русский ум» из книги «Кормчие звезды». Заключительные строки:
Он здраво мыслит о земле, В мистической купаясь мгле(Иванов Вяч. Собрание сочинений. Брюссель, 1971, т. I, с. 556).
6
В наборной рукописи это предложение отсутствует.
С таким языком легко и самопроизвольно росла русская держава, отмечая постепенно достигаемую ею меру своего органического роста возжением {7} на окраинах царства символических храмовых созвездий. С таким языком народ наш не мог не исполниться верою в ожидающее его религиозное вселенское дело.
Как Шопенгауэру казалось, что истинный стих от века предопределен и зачат в стихии языка, так — мнится — искони посеяны в ней и всякое гениальное умозрение, отличительное для характера нации, и всякая имеющая процвести в ней святость. И Пушкин, и св. Сергий Радонежский обретают не только формы своего внутреннего опыта, но и первые тайные позывы к предстоящему им подвигу под живым увеем родного «словесного древа», питающего свои корни в Матери-Земле, а вершину возносящего в тонкий эфир софийной голубизны {8} .
7
В наборной рукописи — «возжжением» (это разночтение отмечено М. Колеровым как «недосмотр или сознательная модернизация современного редактора». — См.: Исследования по истории русской мысли. [7], с. 473).
8
В наборной рукописи вместо «голубизны — «лазури».
Что же мы видим ныне, в эти дни буйственной слепоты, одержимости и беспамятства?
Язык наш свят: его кощунственно оскверняют богомерзким бесивом {9} — неимоверными, бессмысленными, безликими словообразованиями, почти лишь звучаниями, стоящими на границе членораздельной речи, понятными только как перекличка сообщников, как разинское «сарынь на кичку» {10} . Язык наш богат: уже давно хотят его обеднить, свести к насущному, полезному, механически целесообразному; уже давно его забывают и растеривают — и на добрую половину перезабыли и порастеряли. Язык наш свободен: его оскопляют и укрощают {11} ; чужеземною муштрой ломают его природную осанку, уродуют поступь. Величав и ширококрыл язык наш: как старательно подстригают ему крылья, как шарахаются в сторону от каждого вольного взмаха его памятливых крыл!
9
В наборной рукописи слова «богомерзким бесивом» отсутствуют.
10
См. прим. 48* на с. 1004.
11
В наборной рукописи вместо точки с запятой — точка, последующие слова отсутствуют.
В обиходе образованных слоев общества уже давно язык наш растратил то исконное свое достояние, которое Потебня называл «внутреннею формою слова» {12} . Она ссохлась в слове, опустошенном в ядре своем, как сгнивший орех, обратившемся в условный меновой знак, обеспеченный наличным запасом понятий. Орудие потребностей повседневного обмена понятиями и словесности обыденной, язык наших грамотеев уже не живая дубрава народной речи, а свинцовый набор печатника.
Чувствование языка в категории орудийности составляет психологическую подоснову и пресловутой орфографической реформы {13} .
12
По определению А. А. Потебни, этимологическое значение, или «внутренняя форма слова, есть отношение мысли к сознанию, она показывает, как представляется человеку его собственная мысль». Внешнюю форму слова образует звук (Потебня А. А. Эстетика и поэтика, с. 114, 115).
13
Орфографическая реформа, проведенная в 1918 г. (декретом Наркомпроса от 23 декабря 1917 г. и декретом СНК РСФСР от 10 ноября 1918 г.) исключила из русского алфавита буквы «ять», «фиту», «йот» и изменила ряд правил написания в пользу фонетического принципа.
Язык наш запечатлевается в благолепных письменах: измышляют новое, на вид упрощенное, на деле же более затруднительное, — ибо менее отчетливое, как стертая
14
В наборной рукописи это предложение отсутствует.
Божественные слова: «Суббота для Человека, a не Человек для Субботы» {15} , — мы толкуем рабски, не по-Божьи и не по-людски: если бы эти слова отнимали у Человека Субботу, умален был бы ими {16} лик Человека; но они, напротив, впервые даруют Человеку Субботу Господню, и только в своем божественном лике Человек возвышается и над Субботою. Так всякое духовное послушание преображается в духовною власть. Закон правых отношений в великом — верен себе и в малом: чем больше уставности, тем меньше разрушительного произвола и насильственной принудительности.
15
Мк. 2, 27.
16
В наборной рукописи вместо «умален был бы ими» — «они уменьшили бы».
Нелепо исходить из предположения, что какая-либо данность, подлежащая школьному усвоению, может изменяться в зависимости от условий этого усвоения или должна к ним приспособляться: данность гетерономна школе, но последняя вольна определить свое отношение к данности, найти меру ответствующего ее целям усвоения. Строго говоря, полное практическое овладение орфографией языка потребно одним типографским корректорам, как мастерство каллиграфическое — дело краснописцев {17} ; но то и другое искусства суть ценности сами по себе. Нелепа и мысль, что наилучшею в рассуждении грамотности школою была бы школа, вовсе избавленная от всякой заботы о правописании. Ибо правописание (разумеется, правильно преподаваемое) есть средство к более глубокому познанию языка, начало его осознания путем рефлексии и побуждение к художественному любованию его красотой. Изучение уставов правописания может быть в некотором смысле уподоблено занятиям анатомиею в мастерских ваяния или живописи. Следовательно, оно же воспитательно, если одною из задач воспитания должно быть признано развитие патриотизма {18} .
17
В наборной рукописи вместо «краснописцев» — «каллиграфов».
18
В наборной рукописи это предложение отсутствует.
Что до эстетики, элементарное музыкальное чувство предписывает, например, сохранение твердого знака для ознаменования иррационального полугласного звучания, подобного обертону или кратчайшей паузе, в словах нашего языка, ищущих лапидарной замкнутости, перенагруженных согласными звуками, часто даже кончающихся целыми гнездами согласных и потому нуждающихся в опоре немой полугласной буквы, коей несомненно принадлежит и некая фонетическая значимость. Вообще, выносить приговоры о фонетическом состоянии живой народной речи (например, отрицать звуковое различие между Е и правомерно было бы лишь на основании строжайших и непременно повсеместных исследований такового при помощи чувствительных снарядов, автоматически изображающих тончайшие его особенности и отличия.
С точки же зрения интересов культуры, которая, по существенному своему признаку, должна быть понимаема, прежде всего, как предание и преемство, насколько желательно усовершенствование правописания (наприм<ер>, восстановление начертания «врмя»), настолько опасны притязания предопределить направление преобразований, подчинить их какой-либо (утилитарной или иной) тенденции. Представим себе только, какие последствия для духовной жизни всего человечества повлекло бы за собою изменение эллинского правописания в период византийский, письменное закрепление воспреобладавшего в эту пору фонецизма (a именно, иотацизма {19} ): ключ, открывающий нам доступ в сокровищницы древности, надолго, если не навсегда, был бы утерян, и, быть может, только новейшие успехи эпиграфики позволили бы кое-как нащупать в потемках потайные ходы в заколдованную округу священных развалин. А фонетическая транскрипция современного английского говора сделала бы говорящих по-английски негров — в принципе, по крайней мере, — полноправными преемниками и носителями британского имени {20} .
19
Иотацизм (или итацизм) — система произношения букв древнегреческого алфавита, в которой буква «» читается как «и», «» — как «в», «9» — как «ф». В системе этацизма (принятой в западной классической филологии) эти буквы читаются соответственно как «е», «б» и «т». Отсюда различное чтение одних и тех же греческих слов в России (сейчас преимущественно на церковно-славянском языке) и на Западе («библиотека» — «вивлиофика», «Гомер» — «Омир»), особенно заметное в произношении имен (Теодор — Федор, Варфоломей — Бартоломе, Ирина — Ирен и т. д.). Русская православная церковь отдает предпочтение системе итацизма. Мысль В. И. Иванова заключается в том, что, если бы в Византии произведена была реформа орфографии, аналогичная проведенной в России в 1918 г., то одну из двух букв, предающих звук «и» — «эту» или «йоту» , — следовало бы исключить.
20
В наборной рукописи вместо «британского имени» — «британской культуры».