Манипулятор
Шрифт:
Все эти мысли Василия Ивановича Васька понял так четко, как будто сам собирался вылезать навстречу опасности. Он даже вроде как узнал человека с кувалдой, но его имя произнесенное Василием Ивановичем про себя с добавлением нескольких энергичных эпитетов было Ваське не знакомо и сразу забылось. Покинув автомобиль, Василий Иванович грозно глянул вокруг и строго спросил что, собственно говоря, тут происходит, после чего пригрозил всяческими карами всем без исключения участникам маскарада.
Но его так же грубо и пренебрежительно положили на землю, причем человек с кувалдой сделал это лично, предварительно передав инструмент
Проснувшись в холодном поту и с сильнейшей головной болью, Васька Гуськов сперва долго соображал, что это такое с ним случилось и как теперь понимать загадочный сон. Может там, в лимузине, а потом в грязной луже был вовсе не он, а какой-то совершенно незнакомый и посторонний Василий Иванович Гуськов? И причиной всему случившемуся, а точнее приснившемуся, был всего лишь портвейн, который он накануне зачем-то пил мало что после водки, так еще и в совершенно неумеренных количествах? Но тут пришел друган Петруха Лебедев с трехлитровой банкой холодного пива и душераздирающим рассказом о том, как он провел ночь, а главное встретил утро.
И Васька Гуськов с облегчением выкинул все эти никчемные бредни из головы…
Глава 1
Нет ничего приятнее, чем в жаркий летний полдень, когда подошвы и шины прилипают к асфальту, а воздух густо приправленный автомобильным чадом обжигает и сушит гортань, погрузиться в прохладу тенистого зеленого уголка, какие по счастью еще встречаются в Москве. Вдвойне приятней если там скрывается хоть какой-нибудь водоем, – есть все-таки в созерцании воды неповторимое и необъяснимое очарование, делающее человека чище и лучше.
Разумеется, столичный житель не может рассчитывать ни на интимно журчащий ручеек с прозрачной водой и разноцветными камушками на дне, ни на ледяной до ломоты в зубах родник с дрожащей крученой струей и особым неповторимым вкусом. В лучшем случае это будет небольшой пруд с водой мутно-зеленого оттенка, парой осторожных городских уток и многочисленными отблесками порожних бутылок, которые по традиции положено кидать в воду.
Особо такие тихие уголки любили писатели и поэты, обильно населявшие Москву в благодатные советские времена щедрых творческих союзов и спокойного подцензурного существования.
Прогуливаясь в тени деревьев, они обдумывали свои грядущие нетленки, искали вдохновения в единении с природой и настойчиво заглядывали в будущее «сквозь магический кристалл» производства московского ликероводочного завода «Кристалл». Именно здесь обсуждались с товарищами по творческому цеху размеры гонораров, особенности различных издательств и изданий, предпочтения и слабости их редакторов, а также степень въедливости критиков, дежурящих у заветных ворот славы.
Увы, прошли те времена… Канули в Лету бессмысленно и безвозвратно, точно не было их вовсе. И явилось растерянному и потерянному народу новое время: жесткое, хищное, напористое. Однако ж писательскую публику вытравить не удалось. Скорее совсем наоборот – размножилась она безудержно, пообтерлась, повертелась, да и приспособилась к новым условиям.
Бродить в ожидании
Но нет такого правила, которое хотя бы иногда не мечтало обзавестись исключением. Вот эти двое, к примеру, гуляли себе и разговаривали совсем как в старое доброе время. Который справа был хоть и не писатель, а все равно творческая личность – режиссер Гуськов: солидный, можно сказать красивый мужчина, с густой черной шевелюрой, нос, правда, подкачал размером, прямо скажем не по чину крупный нос, но это ли в человеке главное? Одет режиссер был бедновато, и свойственной богатому человеку сытой снисходительности в глазах не просматривалось.
Зато слева шёл натуральный писатель Лебедев: тоже не мальчик, тоже вполне симпатичный, и нос у него имел вполне нормальные размеры, только шевелюры почему-то совсем не было. То есть за ушами волосы колосились, а вот сверху – совсем ничего! Однако в отличие от многочисленных страдальцев, пытающихся всеми силами скрыть прорехи в шевелюре, писатель не зачесывал на голову волосы со спины, не тратился на втирания с едким запахом и не пытался вопреки воле природы хирургическим путем пересевать газон. Писатель своей лысиной, можно сказать гордился:
– На хорошей крыше трава не растет! – говорил он, с явным удовольствием проводя ладонью по сияющей на солнце голове.
Особого достатка, тем более изобилия в писателе, как и в режиссере, тоже не наблюдалось, даже если предположить, что он просто изучал жизнь городских низов.
И это при том, между прочим, что в их годы, – а было им обоим уже определенно ближе к сорока, положено достигать и материального благополучия, и служебного положения, и внутреннего равновесия!
Та еще парочка, короче говоря…
Встретились они совершенно случайно, но про давнее, еще студенческое приятельство вспомнить не постеснялись. Да и что собственно особенного, если будущий писатель и будущий режиссер когда-то безобразили в одном и том же студенческом театре «Штопор», выпивали в одних и тех же компаниях, ухаживали за одними и теми же барышнями и куролесили по кабакам и улицам одной и той же Москвы? Поскольку все это они делали вместе, то многочисленные знакомые и собутыльники, равно как и зрители студенческого театра даже привели их к общему знаменателю и для простоты стали называть «Гуси-лебеди»:
– «Гуси-лебеди» здесь? – осторожно спрашивал свежий гость, заходя в сильно задымленную, грохочущую квартиру. Теперь такие мероприятия стыдливо называются вечеринкой, а тогда считались именно тем чем они были на самом деле – пьянкой.
– А что не слышно? – затравленно пожимал плечами хозяин, делая неопределенный жест в сторону комнаты, откуда доносились взрывы хохота и невнятные выкрики.
Что-что, а повеселиться, да оттянуться «Гуси-лебеди» умели…
После обычных слов, которые произносят старые знакомые по случаю внезапной встречи и дружеских похлопываний по плечу последовали обязательные взаимные обвинения типа: