Манок на рябчика
Шрифт:
В зеркале виднелись, на удивление, лишь легкий отек и незначительные потертости. Больше впечатлял прочный классический дыб вместо вчерашней укладки, который не поддавался средствам малой механизации… «Ух-ух-ух… Что ж тут вчера творилось? Спросить не у кого. Где люди?.. Кто их видел? Может, на кухне? Все страждущие утром стекаются на кухню в поисках заветного «а вдруг!?». Но и там безлюдно, и мерзко смердили бычки, уплотненные почему-то в литровую банку. Недоеденный салат тоже оптимизма не прибавлял… Кухня, его гордость, тщательно отделанная, выстраданная кухня… В мойке гора посуды с разбитой чашкой на вершине; на разделочном столе растекшийся,
До канала Витя добирался медленно, истекая потом. Полотенце на подходе к воде было уже практически мокрое. Но добрался. Вышел на пляж. Абсолютно пустой пляж! Лето, солнце и никого! Никак от кубинского и глаза лопнули… Он завертелся во все стороны света, присматриваясь, узрел всё- таки одну лежащую фигуру, успокоился и рюхнулся в воду. В воде Витя оживал, всегда оживал, почти сразу, фыркал, крутился, плавал всеми стилями, постепенно возвращаясь в себя. Но когда выбрался на сушу – моментально оценил пустоту пляжа, обдало таким ледяным ветерком, что возвращенное тело тут же упало на полотенце. Именно такого ветерка и надо было! Все негативные вещества выдулись, охватило сказочное позитивное блаженство, и закрылись замутненные пока еще глаза… Он уснул… Но ветер со временем усилился, начал надоедать и зло будить. Витя приподнял голову, увидел, что совсем рядом сидит в позе лотоса совершенно незнакомая девица, разглядывает сверху его спину, рисуя что-то на песке, и снова опустил голову на полотенце – не держалась пока голова.
– Привет! Мертво спишь… С бодуна?
Милый участливый голос, чуть низковатый и не бесит, даже греет на ветру.
Витя не ответил, не напрягся, только глубоко вздохнул.
– Поняла… Скажи хоть, какой это берег – левый или правый? Мне, на самом деле, всё равно, я в контакт пытаюсь войти. Здесь в пустыне больше не с кем общаться.
Говорить Витя не хотел, но не слушать повода не было.
– Вот я и смотрю, такой понятливый человек. Дай, думаю, пойду пообщаюсь.
«Скажи бедной девочке честно: у тебя есть где жить?
Он не поднял головы, промолчал. Что тут скажешь, Москва – город маленький, город улыбок…
– Я серьезно…
«Серьезно… Забавная девчонка… Шорты с лямочками, белоснежная футболка «Адидас», настоящее всё, новенькое, чистенькое.
Витя, ты интеллигентный человек, хоть и полугнилой, конечно, хоть и с похмелья, но… Надо подняться на ноги, свернуть полотенце, накинуть рубашку, надо идти домой, если объект не опознан, сделать вид, что спешишь». Он поднялся, свернул, накинул и вдруг алчно захотел горячего супу. Дома не было супа, но очень захотелось похлебать.
– Супу хочешь? – спросил Витя.
Она улыбнулась – не виновато, не обиженно… А Витя, смахнув песчинки с бровей, посмотрел на ее руки – не специально, просто попались на глаза.
– Не хочу…
Она по-гусарски приложила
Витя сделал шаг и еще один, пошире… Будь пляж хотя бы чуть-чуть заполнен, пусть десятком всего человечков, самых любых, самых никаких, невзрачных, он бы не двинулся в ту сторону. Но было всего двое – водитель и пассажирка. Он делал шаги из-за контраста. Через пять минут всё могло бы измениться бог весть в каком направлении, запросто могло.
«Пять минут, пять минут»… Он переставлял ноги по песку, в движении взвесил на ладони ее сумку.
– Цветные металлы?
Девушка вздрогнула. Не заметила его.
– Напугал…
– А ты вся в себе? Пошли… Или ты роль на мне разучиваешь?
– Почему роль?
– Тогда пошли… Тебя как звать-то, странница?
– Доздраперма.
Он шел в среднем темпе, «тетенька» шла рядом и молчала… Она вполне могла сказать: «Ну, ладно, я пошутила» или спросить: «А куда мы идем?» Тогда бы Витя просто разжал руку, сумка упала бы на тротуар характерным шлепком, а он почапал бы дальше не оборачиваясь.
Витя открыл дверь, занес сумку и поставил ее под вешалку. – Заходи, не стой под стрелой! Будь как дома, но не забывай, что в гостях.
– А ты… один?
– Нет, к сожалению. Отец, мать, две сестры, брат с женой, племянник. Они на работе сейчас все, племянник в лагере в пионерском. Но это ничего. Семья у нас простая. Живи на здоровье, пока не приперлись, а там, как повезет, может отобьешься… Ты, вообще, животных-то любишь?
– Я же сказала, что есть не хочу.
– Прекрасно, тогда нас ждут великие дела…
Витя обвел рукой объем комнаты, стоя спиной к гостье.
И, не поворачиваясь, спросил, есть ли у нее паспорт.
– Есть… Показать?
– Да шучу я, зачем мне твой паспорт. И так ясно, что ты Доздраперма.
– А я так полагаю, что не совсем!
И таким нержавеюще-стальным прозвучала фраза, что Витя из интереса повернулся.
На его доброе лицо совсем недобро глазело блестящее дуло дамского «вальтера».
– Шутить буду я теперь…
– О! Злая какая. И это стреляет?
– Само нет, но если на курок надавить слегка пальчиком…
– Разве что слегка… На всю родню, милая, патронов не хватит. Ты чего, в ГИТИС какой-нибудь не поступила?
– Ты уже спрашивал… не угадал…
– Не наскучило еще шутить?
– А ты прямо и не боишься?
– А я прямо и не боюсь… Уж очень он деревянный. Из дуба?
Она протянула ему пистолет несколько разочарованно.
– Из груши… Как догадался, что он деревянный?
– Долго объяснять, знаешь, и нудно. Хотя впотьмах, пожалуй, проканает. Как тебя зовут-то, на самом деле?
– На самом деле Марина…
– А меня зовут Виктор Станиславович…
Марина тут же встала по стойке смирно.
– Очень приятно, Виктор Станиславович! Разрешите пожить у вас недельку, Виктор Станиславович?! А там придумаю чего-нибудь…
– Чего ты придумаешь? Как говорят французы, ne pari muru. Выгнать я тебя всегда успею. Может быть, я к тебе привыкну. Здесь три комнаты.
– Разрешаете?! За… услуги?..
– А ты на халяву хотела отсидеться? Нет, дорогуша. Швабра в ванной, мешать не буду. Ты извини, я очень спать хочу…