Маньяк-мертвец
Шрифт:
Новая теория Жарова была разрушена, не успев даже толком выстроиться.
– А где сейчас Быков? – спросил он.
– Дома, наверное. Его освободили до суда, часа три назад.
– Будут судить?
– Разумеется. Он убил человека.
– Маньяка.
Пилипенко помолчал, вероятно, раздумывая, ввязываться ли в спор, который они вели уже много лет. Дискуссия касалась справедливости правосудия, права на правосудие одних и неправо – других.
– Да оправдают твоего Быкова, – сказал он. – Даже условного срока не дадут, я думаю. Вынесут из зала суда на руках – как героя,
– А ведь ты недоволен, – сказал Жаров. – Вы всегда недовольны, когда кто-то другой вершит правосудие вместо вас.
– Если бы каждый вершил правосудие, как Чарльз Бронсон… На самом деле, таких судей и палачей в одном лице надо примерно наказывать. Для этого и существует кодекс. Если бы Быков убил при превышении пределов необходимой самообороны, допустим, нам удалось бы доказать, что Каратель первый напал на него…
– Так докажи.
– В том-то и дело, что это было убийство по мотивам мести. За смерть жены. А за месть у нас сажают. В данном случае, сработают смягчающие обстоятельства. Быков действовал в состоянии аффекта, во-первых, действовал голыми руками и не хотел изначально убивать. До трех лет. Возможно, условно. Но, опять же, учитывая все прочее, его просто отпустят из зала суда и все.
Пилипенко опустил голову, желая показать, что не хочет больше обсуждать этот вопрос. Бутылка опустела, открывать следующую не хотелось. Друзья вышли на улицу.
Во дворе распустился каштан, простирая к небу узкие пирамиды цветов, озаренных светом фонаря.
– Это хорошо, что дело закончилось весной, – заметил Пилипенко, потянув ветку за лист, – Если бы маньяк начал свои набеги с открытием сезона, у всех нас были бы большие проблемы.
– Я не уверен, – вдруг сказал Жаров, – что оно закончилось…
– Тебе что – подсказывает чутье нереализованного сыщика?
– Нет, скорее, литературное чутье. Я всегда исхожу из того, что это не в жизни происходит, а кто-то пишет тут детективный роман. Мог бы роман так закончиться?
Пилипенко покачал головой.
– Это был бы совершенно дурацкий роман.
Меж тем, по всему городу невозмутимо продолжалось цветение кустов, деревьев и лиан: повсюду полыхала глициния разных сортов и оттенков, оформил свои соцветия тамариск, а у почтамта уже распустились ранние розы… Жаров по инерции вздрагивал, увидев очередной костер соцветий, поскольку зрелище напоминало ему о маньяке, о скором открытии сезона и пережитых волнениях.
Маньяк был мертв, но ощущение неоконченного романа не проходило. Три обстоятельства никак не вписывались в официально принятую версию. Что за странные дела произошли с отпечатками пальцев? Зачем Куравлев промерял время в районе места преступления? И, наконец, что самое непостижимое – с какой стати обеим жертвам снились одинаковые сны?
Пилипенко вызвал и допросил Куравлева, уже в связи с новым убийством. На прямой вопрос, зачем он шатался вокруг дома, где вскоре было совершено преступление, он не дал вразумительного ответа, сказал, что просто хотел зайти в гости к другу (Быкову), но передумал. Когда речь зашла о замере времени, Куравлев явно пришел
В конце апреля дело маньяка было закрыто, в производстве осталось лишь параллельное дело Быкова, которое все же удалось квалифицировать как убийство при превышении необходимой самообороны.
Жаров решил заняться сектой. Он и сам не знал, чего конкретно хочет: во всяком случае, материал на фельетон набрать было можно. Кроме того, ему хотелось снова увидеть девушку-клоуна, Анну Квятковскую, а это был вполне приемлемый повод.
Секта арендовала просторную четырехкомнатную квартиру в старом доме на улице Дражинского. Жаров отправился туда пешком, пройдя мимо цветущих финиковых пальм у здания морпорта…
В штаб-квартире секты было какое-то собрание, хлопали двери, по коридору сновали люди. В прихожей за столиком под лампой сидела молодая женщина, по виду дежурная, Жаров обратился к ней. Она сообщила, что Анна не появлялась уже несколько дней, наверное, заболела.
– Пойду, спрошу у кого-нибудь…
Дежурная вышла в другую комнату, в проеме высокой двери мелькнули внимательные лица людей, близко сидящих друг к другу на полу. Среди них покачивалась знакомая шевелюра рыжего клоуна, который несколько недель назад, у дома с глицинией, показался Жарову пьянее остальных.
Под лампой лежал журнал, очевидно, для записи посещаемости, как в школе. Жаров перевернул страницу, другую… Внезапно у него замерло в груди, как всегда – от близости неожиданного открытия.
Вот страница за 18 апреля, день, когда произошло второе убийство. Запись: Ан.Квятковская. Пришла – 21.15. Ушла – 21.25.
Но этого не могло быть! Вернее, это так было, судя по записи, но не соответствовало прежней информации. В тот вечер, когда они с Пилипенкой встретили клоунов, Анна сама сказала, что сразу после работы отправилась сюда, в штаб-квартиру секты. Получается, что она солгала. Зачем?
Жаров вышел по-английски, не дожидаясь, когда дежурная вернется. Ему повезло: сразу у подъезда он поймал такси.
Первое, что услышал Жаров, когда машина скрылась за поворотом улицы, было жалобное, монотонное мяуканье кошки. Быков курил, облокотившись на перила своей веранды. Жаров не собирался с ним встречаться, но лестница, ведущая к дому Анны, начиналась от его порога.
– Боишься суда? – спросил Жаров.
– Не очень.
– Наверное, героем себя считаешь?
– Нет, – Быков бросил окурок на землю. – Осточертело все. Еще и кошка эта…
– Что за кошка? – Жаров посмотрел вверх, откуда доносилось мяуканье.
– Это кошка Аньки, соседки. Уже вторую ночь спать не дает. В смысле, кошка, а не Анька. Мяучит. А у меня сейчас в жизни самое главное – покрепче уснуть.
– Кошка закрыта в доме, – задумчиво проговорил Жаров. – Наверное, она голодная, а хозяйки нет…
– Молодая девушка, одинокая, – сказал Быков, посмотрев на часы. – Может, ночует у кого. И ей не до любимой питомицы.