Маньяк по субботам
Шрифт:
— Нет, что нужно, он узнал от матери Геннадия. Потом поехал на удачу в Шлиссельбург, и ему повезло.
— Сел на мопед и поехал? — улыбнулся я.
— Почему бы и нет? — согласился Грай. — Тогда продавец торфа и владелец мопеда — одно и то же лицо. Его мы и станем искать.
— Вот, слышали, девятнадцать чертей и злая собака? — Стив Исаев гордо поднял голову и оглядел собравшихся. — Наконец-то найдено главное звено в расследовании, теперь у нас появилась надежда. Скоро мы схватим маньяка Сегодня, братишки, я съезжу в Петербург, потому что касса моя
Старик Ангелов вновь начал разливать поминальное питье, а я повернул голову к Зое. Во время поминок она ни разу на меня не взглянула. Я не мог понять, почему впал в немилость? Несколько дней назад вечером я вновь нанес ей визит в магазин перед самым закрытием. Меня ждал сюрприз. Во-первых, Зоя покрасилась, и теперь у нее на голове полыхали тициановские рыжие волосы, их пучок, охваченный на макушке, падал вниз, как конский хвост. Она по-прежнему была обворожительна, хотя рот был несколько великоват, а губы тонковаты. Природа одарила ее чувственностью, которая привлекает каждого мужчину, и я не стал исключением. Ее лицо, покрытое ровным загаром, имело цвет старой слоновой кости, на нем выделялись холодные зеленые глаза. Брюки из грубоватой белой материи казались несколько тесноваты для нее. Она повернулась к полкам, и я увидел очертания ее тяжелых бедер. Походка у нее тоже была чувственная. Тут я увидел, что под брюками на ней ничего надето не было.
Меня охватила волна желания. Это было чисто физическое желание, от которого меня бросило в жар. Я с трудом подавил в себе желание подойти, сграбастать ее.
Ревнивый китаец больше не появлялся со своими штучками, видно, получил отставку или затаился. Но и мне, похоже, счастье больше не улыбалось. Зоя упорно меня не замечала.
— Ничего денек удался, — сказала она напарнице, — прикидываю, сегодня заработали не меньше трехсот шестидесяти баксов.
Молча выставив меня на крыльцо, она заперла двери магазина на два замка и направилась домой, даже не взглянув в мою сторону, словно меня туг и не было. Значит она решила дуться, понял я, идя следом на некотором расстоянии. Хорошо, мы еще посмотрим, кому первому это надоест.
Подойдя к ее дому, я остановился. В ее спальне горела лампа на тумбочке. Занавески она не задергивала, я ее видел. Она стояла перед самой лампой. Пока я смотрел, она сбросила блузку, сдернула лифчик и стянула брюки.
Я стоял, не в силах оторвать от нее глаз, сердце барабанило по ребрам. Я видел ее нагой, словно находился рядом. Она повернулась и ушла в ванную. Когда дверь закрылась, мне пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы прийти в себя, я четыре раза подряд дал себе команду: «Кругом, шагом марш!» И лишь после этого сдвинулся с места и направился домой.
Глава XVII
Я не хотел соглашаться с Граем, что мы бессильны предпринять что-либо, пока маньяк не сделает следующего
— Нет, обязательно в чем-нибудь промахнется, — уверял меня Грай. — Он тоже перенапряжен, как и мы, чувствует, что мы приближаемся, спешит, и удача наверняка от него отвернется.
Рано утром, едва мы успели позавтракать, Шестиглазов заехал нас проведать. Он явно замаялся, похудел. Но я заметил в нем изменения и в лучшую сторону — он уважительнее стал относиться к Граю, да и ко мне. Шестиглазов отставил в сторону стакан чая, предложенный Бондарем, и расстелил на столе карту Кировского района.
— География действий убийцы велика — гигантские Сады, в которых живут сотни тысяч людей, к ним примыкают леса, болота, тут два Ладожских канала, старый и новый, сама Ладога. Маньяк не ограничивает себя пространством.
— Но все же, — заметил Грай, — он не выходит за границу одного Кировского района, и обитает он явно в Садах.
— И у меня такое впечатление, что он садовод, короед, как называют их местные жители. Может, он даже крутится у нас перед глазами, а мы его не можем разглядеть.
— Кировский район отдан для поселения российским немцам, в Назии скоро начнут отводить земли первым фермерам. Что, если сейчас он заляжет на дно, а потом выберет себе в жертву первого немецкого фермера и с жестокостью с ним расправится?
— Ужас! — волком завыл Шестиглазов. — Я не могу вас слушать. Уже сейчас Куликов дерет с меня три шкуры, обвиняет в том, что я выращиваю маньяка, создаю ему тепличные условия, удобряю и поливаю. Меня крепко предупредили, спросили, какая помощь нужна? А чем поможешь? Мозгов они все равно мне прибавить не могут, а у каждого дачника не поставишь ОМОН.
Больше всего меня раздражало чувство беспомощности, вынужденного бездействия. У меня кулаки чесались — маньяк ходит где-то рядом, а мы ждем, когда он убьет еще кого-нибудь.
— Убийца — игрок, — рассуждал Грай. — Азартный, сильный. Он ставит на кон свою жизнь. Выиграл раз, другой, третий и полагает, что и дальше будет ему везти. Придет время, и удача от него отвернется, везение кончится. Как ни бросай монетку, все время «орел» выпадать не будет, выпадет и «решка». Как долго он сможет удержать везение? Мы же догадались насчет его тачки с землей. Теперь у нас пойдут удачи, а от него успех отвернется.
— Вы полагаете, мы его быстро схватим? — с сомнением в голосе спросил Шестиглазов.
Грай ободряюще похлопал сто по плечу:
— Думаю, да.
Инспектор утомленно вздохнул:
— Мне до пенсии осталось двенадцать лет. Столько ловили страшилище Чикатило. А наши Сады — большое яблоневое государство. Если он заляжет на дно — замучаемся его искать.
Шестиглазов протер слипающиеся глаза:
— Сегодня с шести утра берем для проверки всех, кто с тачками приезжает за торфом, и выясняем их алиби на время убийства. Народу задействовано много. Но будет ли толк — неизвестно.