Мао: Душевная повесть

Пронин Игорь Евгеньевич

— А спичек у тебя нет? — Но я уже не видел Саида, он махнул рукой и ушел в облако.

Пришлось еще выпить спирта.

Вода под ногами уже превращалась в лед, я решил выйти из облака, пока не вмерз по щиколотки. Вышел как-то сразу, и передо мной оказался Филипп. Он брел куда-то, озираясь по сторонам.

— Мао, ты куда пропал? Идем отсюда, заварушка тут.

— Филипп, надо Книги сжечь.

— Почему тебе все время чего-то надо? Почему мне ничего не надо?

Тут же перед нами опустилось блюдце с кальмаром.

— Два вопроса, господа, два вопроса. Где ваш третий и любит ли Ойхо театр?

— Не знаю, — сказал я.

— Чего именно? —

не понял кальмар и тут же как из под земли выросший Фокс приставил автомат ему к спине.

— Отличная работа, ребята. Теперь осторожно выньте его из аппарата, — сказал нам Фокс. — Только не повредите. И сами не делайте резких движений.

Кальмар стал возмущенно бормотать что-то, цепляться за сиденье, но мы его вытащили. Я сказал ему, что не знаю, любит ли Ойхо театр и где Фокс, то есть тогда не знал, и спросил, есть ли у него спички.

— Не курю, — буркнул кальмар. — Чего вам от меня нужно?

— У нас будет долгий разговор. — Фокс обнял его одной рукой и поднял, другой рукой целясь в нас с Филиппом из автомата. — Все идем к вертолету.

— Ага, сынок, конечно, — кальмар обхватил его шею клешнями, Фокс тихо ахнул и повалился вперед. Придавленный кальмар все-таки посмеялся с минуту, прежде чем обратиться к нам за помощью.

— Вы видели это? Он думал, что только он крутой! А что меня полгода только тому и учили, как гуманоидов голыми клешнями выключать, ему в голову не пришло! Слушай, парень, я оставлю тебя в живых, если ты обещаешь рассказать это Ойхо. Подгребай на полюс, мы там скоро соберемся, сразу три дня рождения будем отмечать, и Ойхо придет. Гуманоидам можно без подарков!

— Я что же, по-твоему, в школе не учился? На полюсе холодно. Так что спасибо, в другой раз.

Мы вытащили его и усадили в блюдце. Потом я отыскал у Фокса Книги и зажигалку, отхлебнул спирта и приготовился сжечь Книги.

— Зачем это ты? — спросил кальмар, щелкая кнопочками у себя в блюдце. — Это не Книги нибелунгов? Мое начальство их ищет. Перестань.

— Ойхо сказала, что они вредные для хозяев. И Небесная Канцелярия их тоже ищет. — Я чиркнул зажигалкой, там что-то хрустнуло, но огня не появилось.

И тут же подскочивший Фокс ударил меня ногой, и я отлетел от Книг, а он упал на них животом.

— Если ты выстрелишь в меня, я сгорю вместе с Книгами, они пропитаны бензином! — закричал Фокс кальмару. — Бесценные знания, содержащиеся в священных Книгах нибелунгов, будут потеряны для вас навсегда!

— Ну, если Ойхо так тебе сказала… — Кальмар полыхнул в него испарителем и не стало ни Фокса, ни Книг.

В облаке пара я первым делом нащупал Филиппа и схватил его за руку, потом выпил. Я ожидал, что кто-нибудь появится, но никто не пришел, ни звука я не услышал, только Филипп шуршал упаковками таблеток. Потом Филипп потянул меня за собой, мы пошли, и скоро туман перед нами рассеялся. Перед нами была снежная равнина. Филипп пошел прямо вперед, не оглядываясь, а я оглядывался несколько раз, но никого не увидел: облако рассеялось так же, как и первое, мы были совсем одни. Так мы и шли, никуда не спеша и ни о чем не разговаривая, ведь иногда приятно помолчать. Мы шли медленно, иногда я останавливался и пил спирт, а иногда Филипп останавливался просто так, и я его догонял. Когда у меня кончился спирт, мы оказались на берегу моря. Невдалеке от нас ходили туда-сюда пингвины.

— Смешные звери, — сказал я Филиппу.

— Это птицы, — сказал Филипп.

Вот так, а я думал — пингвины.

* * *

Филипп

уселся в сугроб и долго молчал. Мне стало скучно, и я начал думать, о чем бы Филиппа спросить, но вроде бы мне все было ясно. И вот тогда я решил вспомнить все, что со мной случилось, а для памяти записать. Я пишу пальцем на снегу слово за словом, а потом ладонью стираю их, это очень удобно, только мерзнет палец. Тогда я его грею, и поэтому пишу долго-долго, но солнце совсем не двигается. Поэтому я не знаю точно, сколько времени я это пишу. Долго. А еще я уже давно не пью, судя по тому, что голова болит, и вот очередной раз выполняю обещание Борхонджону. Чего он там злится? Я ему очень благодарен. Раньше я просто не знал, что делать, когда трезвый, а теперь научился видеть, как в этом мире все хорошо. Несколько раз я ходил к этим птицам, отнимал у них рыбу, ел ее, Филипп иногда тоже ее ел, но мало. Иногда я предлагал Филиппу куда-нибудь пойти и вот сейчас попробую еще раз.

— Некуда и незачем, — отвечает Филипп, и так он делал уже несколько раз.

Я знаю, что некуда и незачем, но мне скучно, и немного холодно, и уже хочется выпить, даже просто пива, ведь сколько уже можно есть снег. Я надеялся, что появятся какие-нибудь люди, ведь кто-то же должен следить за птицами, крылья им отрезать, чтобы на юг не улетали, но никого нет. Видимо, до города далеко. Это не страшно. В другом месте надо торопиться, чтобы успеть засветло, а здесь не надо. Здесь всегда светло. А Филипп никогда не торопится. Сейчас еще раз схожу за рыбой к птицам, а потом снова предложу Филиппу куда-нибудь зачем-нибудь пойти. Мне скучно. Одна птица полезла со мной в драку, но я треснул ее здоровой рыбиной по морде. Филипп на мое предложение идти не ответил ничего, он совсем холодный. Нашел точку покоя и сразу заснул. Оставил меня одного, среди снегов и рыбных птиц, далеко-далеко от магазина. Хотя я понимаю, он не виноват, просто так нужно. А я вот не могу успокоиться, наверное, я бессмертный. Впрочем, я еще в детстве это подозревал. Вот с такими мыслями я и отправляюсь в путь, а значит, заканчиваю записывать. Не могу же я писать на ходу? Попробую на ходу думать, потому что больше делать нечего. И я уже придумал, куда я пойду. Я пойду туда, где теплее, там и должны быть люди, я пойду на юг. Раньше я не знал, где это, но теперь у меня есть компас от моего друга Райфайзена. Там должны же быть магазины, и что-нибудь случится, и все как-нибудь устроится. Вот только как бы добраться побыстрее? Даже идти не хочется. Эх, выпить нечего, а так бы что-нибудь обязательно придумалось. Придется пешком.

Или попробую догнать ту мохнатую зверюгу с длинным носом, которая с час назад откопалась из снега и тоже пошла на юг. Ее еще видно вдалеке, я мог бы залезть ей на волосатую спину, просто немного страшно, она большая. А еще нервирует выражение ее глаз, прямо как у моего директора школы, и лоб такой же здоровый, и клыки, как у слона. Зверюга, прежде чем уйти, бродила вокруг, все поглядывала на нас, нарисовала носом зачем-то в снегу треугольник, а потом к каждой стороне треугольника квадраты пририсовала. Чего добивалась? Потом ко мне тянула нос, я в нее снегом бросил, чтобы не мешала писать, ушла. Догнать и помириться? Все-таки попутка. Догоню. А Филиппа я сейчас забросаю снегом, ему так будет и теплее, и еще спокойнее, а он всегда искал, где потише.

Ну, прощайте, глупые птицы, не нужна мне больше ваша сырая рыба!

Октябрь 2000 г. — Февраль 2001 г.