Mao II

Делилло Дон

На лестнице часовые - двое подростков в масках-мешках, к их рубашкам пришпилены булавками фотографии какого-то седоголового человека. На третьем этаже проводник останавливается перед дверью, пропускает Бриту вперед. В комнате обедают двое мужчин - едят спагетти с хлебцами пита, запивая диетической колой. Проводник исчезает, один из мужчин, встав из-за стола, сообщает, что будет переводить. Брита смотрит на второго: ему определенно за шестьдесят, он в чистой одежде защитного цвета, рукава рубашки аккуратно закатаны до локтей. Волосы у него седые, усы чуть темнее волос, тело красновато-бронзовое, закаленное пустыней. Руки костлявые, как будто немощные, на носу

очки в золотой оправе, во рту сверкают две-три золотые коронки.

Брита начинает расставлять оборудование. Она не видит необходимости заводить светские разговоры. Переводчик распихивает мебель по углам и опять садится за стол. Мужчины продолжают есть молча, с безразличным видом.

Она выглядывает в окно: школьный двор. Здание школы в дальнем его конце почти полностью разрушено. Во дворе сидят на земле тридцать - сорок мальчиков, обняв колени руками, слушая, что им рассказывает мужчина в защитной форме.

Рашид что-то говорит переводчику.

– Он говорит, пожалуйста, угощайтесь, будьте у себя дома.

– Благодарю за любезность, но я не хочу вас стеснять или задерживать. Не сомневаюсь, он человек занятой.

Она наводит аппарат на детей во дворе.

Рашид что-то говорит.

– Не дозволено, - говорит переводчик, привстав.
– Никаких снимков, кроме как в этой комнате.

Брита пожимает плечами:

– Я не знала, что вы ставите ограничения, - садится на корточки, роется в кофре.
– Я полагала, репортер занимается своей статьей, а я - своей съемкой. Никто меня не предупреждал, что некоторых тем надо избегать.

Рашид не поднимает головы от тарелки. Говорит ей:

– Не тащите в Бейрут ваши проблемы.

– Он говорит, что у нас достаточно проблем, Год которые надо решать, и если вам чего-то не объяснили в Мюнхене или Франкфурте, нас это не волнует.

Брита закуривает.

Рашид что-то говорит, на сей раз по-арабски. Фраза остается без перевода.

Брита курит и ждет.

Переводчик обмакивает свой хлебец в остатки соуса на тарелке.

Брита говорит:

– Послушайте, я знаю: все, кто приезжает в Ливан, ищут занятных приключений, а потом, ничего не поняв, еле уползают, опозоренные и искалеченные; так что я, с вашего любезного позволения, хотела бы сделать несколько снимков и уехать.

Рашид, не поднимая головы от тарелки, говорит:

– Вы, должно быть, знаете историю.

Переводчик поясняет:

– Он говорит, что в этой фразе - целое тысячелетие кровопролитий.

Брита, сидя примерно в пятнадцати футах от мужчин, вскидывает фотоаппарат.

– Я хочу задать ему один вопрос. После этого я заткнусь и займусь своим делом.

Она держит Рашида в видоискателе.

– На лестнице я видела мальчиков с вашим портретом на рубашках. Зачем это? Что это дает?

Рашид пьет, утирает рот. Но вместо него отвечает переводчик.

– Что это дает? Это дает им идею, которую они примут, которой будут повиноваться. Этим детям нужно отождествлять себя с чем-то высоким - не только с тем, как их зовут, из каких они семей. С чем-то, что не имеет ничего общего с жизнью их отцов и дедов, безвестных и бесправных.

Брита фотографирует Рашида.

– А мальчики на школьном дворе, - говорит она, - чему они учатся?

– Мы учим их принимать, кто они, учим предназначению. Они все дети Абу Рашида. Все люди - один человек. Все бейрутские милиции состоят из малолетних подонков: тех, кто принимает наркотики, пьет, ворует. Это угонщики машин. Кончается обстрел - бегут "раздевать" машины на запчасти. Поэтому мы учим

наших детей, что они частица чего-то сильного и самодостаточного. Они-не выдумка европейцев. Они не соревнуются, кто быстрее попадет на небо. Мы их не для рая готовим. Мучеников здесь нет. Портрет Рашида - их общее "я".

Погасив окурок, Брита пододвигается вместе со стулом поближе к Рашиду, все чаще щелкает затвором.

Рашид ест персик.

Глядя в объектив, он говорит:

– Скажите, вы думаете, я сумасшедший? Живу в этой трущобе, в этом аду, рассказываю детям о мировой революции?

– Вы - не первый, кто так начинал.

– Да-да. Именно.

По-видимому, он искренне обрадован - его миссия подтверждена историческими фактами.

Мальчик приносит письма и газеты. Брита удивленно смотрит на письма. Она думала, что дальше городской черты почтальоны не суются. У мальчика на голове длинный мешок из выцветшей ткани, с прорезями для глаз; углы мешка мотаются, как кроличьи уши. Мальчик отходит к двери и там остается стоять, наблюдая за работой Бриты. Она-то думала, что само понятие "почта" превратилось тут в воспоминание.

– О'кей, еще один вопрос, - говорит она.
– Для чего у них на голове мешки?

И разворачивает стул, чтобы упереться в спинку локтями; глядя на мужчин, продолжает снимать.

Переводчик говорит:

– Мальчики, которые состоят при Абу Рашиде, не имеют ни лиц, ни дара речи. Облик у них один на всех. Его облик. Им не нужны собственные лица или голоса. Мальчики отказываются от них ради чего-то высокого и могучего.

– Послушайте-ка, делайте что хотите, меня это не касается. Но эти мальчики учатся обращаться с оружием. Насколько я понимаю, они - бойцы действующей милиции. Я слышала, есть данные о причастности вашей организации к убийствам иностранных дипломатов.

Рашид говорит:

– Женщины носят детей, мужчины носят оружие. Оружие - красота мужчины.

– Отнимем у них лица и голоса, дадим взамен бомбы и автоматы. Скажите мне, это эффективно?
– говорит она.

Рашид отмахивается:

– Не тащите в Бейрут ваши проблемы.

Она молниеносно перезаряжает фотоаппарат.

– Он говорит, жестокость уже пришла к нам. Силы природы свободно гуляют по Бейруту. Жестокость можно видеть на любой улице. Она вырвалась наружу, говорит он, и не нужно ей мешать: пусть цветет. С ней не справиться, а значит, надо ускорить ее созревание.

Слушая переводчика, Брита одновременно фотографирует Рашида.

Говорит ему:

– Не клюйте подбородком.

Он пьет, вытирает рот салфеткой.

Затем говорит:

– Мальчик, который там стоит, - Рашид, мой сын. Для меня большая удача - в мои годы иметь сына, который юн, который способен учиться. Я называю себя "отец Рашида" [27] . У меня было еще два сына - теперь они мертвы. У меня была жена, любимая жена, - ее убила Фаланга [28] . Я смотрю на него и вижу все, что не состоялось. Но здесь оно существует. Здесь начинается нация. Скажите, вы думаете, что я сумасшедший? Будьте абсолютно честны.

27

По-арабски Абу Рашид значит "отец Рашида".

28

В Ливане - правая партия христианской общины и ее военизированные формирования.