Марь
Шрифт:
– Я понимаю. – Стэф кивнул. – Но мне милее эта! – Он поднес флягу к лицу, всмотрелся в липкий след, оставшийся от ценника, поскреб его ногтем.
– То есть вы нашли то, что искали? – Антон Палыч расплылся в улыбке.
– Думаю, нашел.
– Ну что ж, как говорила моя матушка: выбирай удилище по лову, а крючок по рыбе. Вы пришли за конкретной рыбой, и нет смысла закидывать невод. Надеюсь, вы все-таки останетесь на торги. Поддержите старика добрым словом, поделитесь удачей?
– А вы пришли с удочкой или неводом? – уточнил Стэф.
– А у меня всегда при
Стэф усмехнулся в ответ и позволил увлечь себя к винтажным стульям, на которых уже рассаживалась разномастная публика. По пути он замедлил шаг, махнул рукой ошивающемуся поблизости крепкому бритоголовому парню в камуфляже. Парень наверняка был неофитом. Стэф раньше его не видел. Но, несомненно, именно он был хозяином «барахла».
– Здесь был ценник, – сказал парень с вызовом. – Пятьдесят баксов!
А мог ведь и соврать, увеличить цену, увидев интерес покупателя. Но не соврал, сказал правду.
– Я его отклеил. – Стэф вытащил бумажник, отсчитал десять купюр по десять долларов, протянул копателю.
Парень растянул губы в ухмылке, которую можно было бы охарактеризовать словом «презрительная», и вернул пять купюр обратно.
– Пятьдесят, – сказал он с удивительным для его более чем сомнительного занятия достоинством.
Стэф молча забрал деньги. Оставшиеся пятьдесят баксов копатель сунул в карман камуфляжных штанов, ухмыльнулся теперь уже дерзко и нагло.
– Вот, возьмите! – В его заскорузлых, но по-музыкальному длинных пальцах появился небольшой кусок картона. – Это моя визитка. Вдруг вам понадобится нечто подобное.
Нечто подобное Стэфа больше не интересовало. Он уже нашел то, что искал. Но визитку он все равно взял и, не глядя, сунул в бумажник. Парень хотел было сказать что-то еще, но со стороны импровизированной сцены послышался треск микрофона и бодрый голос ведущего, оповещающий о начале аукциона.
Аукцион проходил бойко: покупатели не скупились, ставки росли, молоток аукциониста отбивал их со звонким стуком. Публика входила в азарт. Стэфу показалось, что невозмутимыми во всем зале оставались только они с Антон Палычем. Старик, к слову, так ничего и не купил. Он сидел с задумчивым видом и почти не следил за тем, что происходило на сцене. Похоже, на сей раз символизм не сработал. Или ставки были слишком высоки? Стэф уже давно научился не оценивать людей по внешнему виду. По тому, как вел себя его новый знакомый, было совершенно ясно: он знает, чего хочет, и может себе это позволить.
– Ничего не выбрали? – спросил Стэф скорее из вежливости, чем из любопытства. – Плохой из меня талисман.
– Это смотря с какой стороны посмотреть, дорогой Стефан. – Антон Палыч выглядел безмятежным и добродушным. – Как говорила моя матушка: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А вы уходите с уловом. – Он бросил многозначительный взгляд на простую картонную коробку, в которую Стэфу упаковали фляжку.
– Пригодилась удочка!
Стэфу
– Был рад знакомству! Надеюсь, видимся не в последний раз!
Тоже выразив положенные случаю радость и надежду, Стэф откланялся.
Свою коробку он нес бережно, словно в ней лежала не алюминиевая фляга, а фарфоровая ваза династии Цинь. Ему так сильно хотелось остаться с ней наедине, что, отъезжая от завода, он даже не глянул в зеркальце заднего вида. А если бы глянул, то наверняка увидел бы, как из ворот неспешно выходит Антон Палыч, как достает из кармана пиджака прищепку и зажимает ею свою правую штанину, а потом долго возится с замком на цепи и усаживается на велосипед. Вот это Стэф точно увидел бы, но наверняка не увидел бы, как за катящимся по бетонной дороге велосипедом медленно и послушно, словно на привязи, ползут и блестящий «Майбах», и канареечно-желтый «Хаммер».
Глава 2
В дверь поскреблись в самую темную, самую страшную пору – на рассвете. Звук был такой слабый, что Стеша не сразу поняла, сон это или реальность. На рассвете даже сны были страшные, притравленные страхом, замутненные туманом. Дурные сны в дурном месте в дурное время.
Тихий стук повторился, выдергивая ее из дымного марева дремоты. Стеша рывком села в кровати, проверила, все ли в порядке с Катюшей. Катюша спала, уткнувшись лбом в плюшевый коврик с оленями и подтянув к животу коленки. Стук или что это было, ее не разбудил, но потревожил: Катюша застонала и всхлипнула. Стеша успокаивающе погладила ее по влажным от пота волосам, а потом набросила на плечи шаль, на цыпочках подошла к двери, затаила дыхание, прислушалась и шепотом спросила:
– Кто там?
– Отойди!
Из темноты сеней выступила баба Марфа. В отличие от Стеши, она была полностью одета, словно так и спала, в шерстяной юбке до пола и вязаной кофте. Даже ее черный вдовий платок был повязан аккуратно и плотно, будто был не головным убором, а медицинской повязкой. Будто баба Марфа была контуженной, как те молоденькие солдатики, которых Стеша видела в госпитале перед эвакуацией.
– Отойди от двери, Стэфа! – сказала баба Марфа свистящим шепотом.
– Стучались, бабушка. – Стеша прижалась ухом к шершавой дубовой доске, из которой была сделана дверь их старого дома.
– Сама знаю.
Баба Марфа быстро перекрестилась, потом перекрестила Стешу вместе с дверью. Стеша поморщилась. Ей не нравились эти мракобесные пережитки, но поделать с упрямой бабой Марфой она ничего не могла. Да и не имела права! Они с Катюшей жили в этом доме на птичьих правах: бедные родственники, бегущие от ужасов войны из большого города в богом забытую деревню на краю болот.