Марафон длиной в неделю

Самбук Ростислав Феодосьевич

Скорцени же наблюдал за этим русским, первым, кого пригласили сюда, в кабинет, предложили удобное кресло и с кем он даже пьет коньяк. Но штурмбанфюрер не испытывал ни малейшего раздражения: от этого человека слишком много зависело, возможно, судьба не только его, но и рейха — настоящая козырная карта, и если удачно пойти с нее...

— Я изучил вашу биографию, герр Ипполитов, и она понравилась мне, — сказал Скорцени.

Ипполитов чуть шевельнулся в кресле. Иронизирует или серьезно? Ведь штурмбанфюрер не может

не знать о его преступном прошлом, а воровство карается и в третьем рейхе.

Очевидно, Скорцени прочитал смятение на лице гостя и уточнил:

— Мне нравится, что вы все время были в оппозиции к большевикам. Не имеет значения, в чем это проявлялось, главное, что боролись с режимом всеми способами, вплоть до крайних мер.

Ипполитов облегченно вздохнул. А Скорцени не так уж прост, по крайней мере надо обладать определенной фантазией, чтобы обыкновенную кражу назвать «крайними мерами». Повеселев, ответил:

— Все методы допустимы, если речь идет о заклятом враге.

— Да-да... Поэтому Мы и выбрали вас, Ипполитов. Мы верим: вы пойдете на все ради конечной цели. — Скорцени пристально уставился в Ипполитова: — Вам известно, в чем она заключается?

— Особо важная диверсия...

Скорцени скривил рот в улыбке. Решил, что настало время раскрыть все карты. В конце концов, когда-нибудь это нужно сделать, а Ипполитов, кажется, уже созрел... Пожалуй, все пути назад у него отрезаны.

— Да, особо важная диверсия... — процедил он сквозь зубы. — Вы должны уничтожить Верховного Главнокомандующего красных!

Ипполитов сжался в кресле, почувствовав, что сердце оборвалось от страха и неожиданности. Переспросил:

— Вы имеете в виду?..

— Да, в вашу задачу входит уничтожение Сталина и членов русского Государственного Комитета Обороны, — подтвердил Скорцени.

Ипполитов не отвел глаз, лишь тень промелькнула на его лице, и он ответил бодро:

— Эта акция требует тщательной подготовки. Обычного человека и близко не подпустят к Сталину. Вы представляете, как охраняют там членов Ставки?

— Представляю. И мы выбрали вас, так как верим, что сделаете все, чтобы выполнить задание. Обновите ваши знакомства в Москве, изучите маршруты движения машин Сталина и его охраны. Кстати, как вам нравится «панцеркнакке»?

«Так вот для чего снаряды, прожигающие толстую броню», — подумал Ипполитов. Представил себя где-то в кустах возле шоссе, из-за поворота выскакивает машина, он поднимает руку, нажимает кнопку...

— Прекрасное, безотказное оружие, — ответил Ипполитов.

— Его сконструировали для вас, Ипполитов.

Ипполитов подумал, что Скорцени соврал, но эта ложь ничуть не огорчила его, наоборот, потешила самолюбие. Ответил твердо:

— Надеюсь, что успешно воспользуюсь им.

Ипполитов знал, что почти все группы шпионов и диверсантов, забрасываемые «Цеппелином» в советский тыл,

проваливаются, но верил в свою счастливую звезду, собственную смекалку и находчивость, хотя по ночам в часы бессонницы сердце сжималось от страха... Однако сейчас, когда есть возможность, надо воспользоваться всеми благами жизни и как можно лучше играть свою роль.

— Вы должны надеяться, — твердо сказал Скорцени, — вы должны использовать оружие, что бы ни случилось. Ибо в противном случае пути к нам у вас будут отрезаны, а что ждет вас там — сами знаете. Альтернативы нет, Ипполитов, понятно?

Ипполитов не знал, что означает слово «альтернатива», но не отважился проявить свое невежество.

— Да, подтвердил он, — альтернативы нет, и «панцеркнакке» должно сделать свое дело.

— Мне нравится ваша решительность.

— Без нее мне хана.

— Что такое «хана»? — не понял Скорцени.

— Жаргонное слово, означает — смерть.

— Вы правильно рассуждаете: без решительности и храбрости вас ждет смерть. Более того, иногда из-за секундного колебания можно сложить голову. Вы знаете, как я освобождал Муссолини? — Скорцени так и сказал: «я освобождал», игнорируя всех остальных участников операции, и Ипполитов подумал, что этому умению преподнести себя надо поучиться у штурмбанфюрера. — О, это было трудное, почти безнадежное дело. И все же мы справились. Слышали как?

Ипполитов кивнул. Как не слышать, когда все немецкие газеты, захлебываясь, описывали этот случай?!

— Это было трудное, почти безнадежное дело, — повторил Скорцени. — И вот что, — перегнулся он через столик к Ипполитову, — должен сказать вам: если бы я растерялся хоть на мгновение, карабинер прикончил бы меня. Да, эта паршивая итальянская свинья успела бы выстрелить — я перепрыгнул через забор, а он уже поднял автомат, мне оставалось полсекунды, и, если бы я не успел нажать на гашетку, он скосил бы меня. — Штурмбанфюрер налил еще по рюмке и опрокинул свою одним духом, что свидетельствовало о волнении. — И я должен посоветовать вам: стреляйте первым, всегда стреляйте первым, секунда колебания может стоить жизни, а это не входит в наши планы, надеюсь, это не входит и в ваши планы, Ипполитов? — Он расхохотался громко, видно, шутка понравилась ему.

— Не входит, герр штурмбанфюрер, — честно признался Ипполитов.

— Вот мы и договорились... Пейте коньяк, Ипполитов, и я уверен, что мы с вами выпьем после возвращения за вашу победу.

— За нашу общую победу, — уточнил Ипполитов.

И это уточнение было по душе Скорцени, и он сказал:

— Да, мы поработали довольно много и не жалели средств. Вы знаете, сколько будет стоить акция?

— Откуда?

— Около пяти миллионов марок. — Даже лицо Скорцени вытянулось от значительности названной суммы. — Вы представляете, что такое пять миллионов?