Марафонец
Шрифт:
Еще не было шести часов, нисколько не потеплело. Сцилла продрог и недоумевал, зачем он оставил бутылку виски в комнате, где она никому не нужна. Почему он до сих пор не бросил все это и не уехал с Джейни в Лондон? Купил бы или снял себе домик, выстроенный из старинной конюшни, и сидел себе там и смотрел бы телевизор, ходил в бакалею – жил бы себе как все, счастливо и спокойно...
И неважно, что Отдел не позволяет никому уходить, не отпускает живым. Если бы только разбогатеть, по-настоящему разбогатеть, он бы откупился от них, попытался хотя бы, а если бы не сработало, купил бы
Остров в Тихом океане, Боже... Сцилла покачал головой. Может, оно и к лучшему, что он оставил виски в номере: несколько глотков и то подействовали на его мозги.
Сцилла набрал номер, выслушал опять все щелчки и гудки и в награду снова услышал голос Джейни.
– Ты где? – Джейни, кажется, в плохом настроении.
– На воле в свободном Париже, первоклассное местечко, или это так про Лондон говорят? Поехали в Лондон, мне он нравится, а тебе?
– Где ты конкретно? На улице, в Отделе? Почему не спишь, ведь еще шести нет?
– Сон приснился мерзкий. Решил прогуляться.
– Значит, ты один?
– Как перст.
– Смотри у меня, козел. Терпеть не могу, когда ты путешествуешь без меня. А сильно мерзкий?
– Сон? – Сцилла пожал плечами. Врать смысла нет. Джейни все равно почувствует. – Очень. Очень мерзкий.
– Мой врач в таких случаях рекомендует виски.
– Не помогло.
– Возвращайся назад, это рекомендую я. Самое лучшее лекарство – я.
– Принимать каждые четыре часа.
– Как бы не так, ты давно уже немолод.
– Ты ответишь за такие речи, уродина.
– Вообще-то меня зовут Джейни.
Сцилла прислушался и убедился, что голос в трубке стал бодрым. Тогда он приступил к делу.
– Почему «частично»?
– Каспар Сцель погиб.
– Ого!
– Вот именно.
– Когда?
– Почти две недели назад, на Манхэттене. В районе Йорквилля. Он ехал в машине, а какой-то тип пытался его обогнать, я оба врезались в бензовоз. Сгорели оба, машины тоже. Опознать было нелегко, поэтому, наверное, новости еще не дошли до тебя. Он носил фамилию Гессе, и о нем никто не знал. Ну вот и все. Ты еще там, что молчишь?
Сцилла что-то буркнул.
– Расстроился?
– Трудно сказать. Сразу и не сообразишь.
– Что, эта новость многое изменит?
– Уже изменила. Нельзя сказать точно, но, видимо, есть какая-то связь между смертью в Нью-Йорке и инцидентом с Ченом. Чей был наемником, кто-то должен был его нанять. И потом... Робертсон сказал, что звонили из Южной Америки и предупредили о смене курьера.
Сцилла призадумался, надо было отвечать, но незачем посвящать Джейни в детали.
– Многое ли изменит? – спросила Джейни.
– Все изменит.
10
– Холодно? – спросил Леви.
Эльза покачала головой.
Они сидели на утесе у озера в Центральном парке. Внизу покачивалась на воде лодка под порывами вечернего ветра. Леви знал, что Эльза лжет: на нем свитер, а на ней – нет, и он продрог. Холодало, и треклятый зуб давал о себе знать все сильнее. Как обычно, когда портилась погода. Все тот же самый передний верхний зуб. Давно уже надо
Эльза обвила его рукой.
– Теперь не холодно?
Леви нежно поцеловал ее. Поначалу он был грубоват с ней, думал, ей нужно такое проявление мужского начала, девушка ее красоты уже видела не одного поверженного. Но ей не понравилась его грубоватость, и после вечера-другого обещания он понял, что он нужен ей такой, какой есть, – нежный. Нет-нет, внешне он совсем не такой – весь угловатый и костистый, с острыми локтями, слишком неуклюжий, чтобы быть мягким. Но в душе он не такой. Ему нравится обниматься, даже просто держаться за руки. Но и спать с женщинами было неплохо, Леви уже это пробовал. С Эльзой у них до этого еще не дошло, но к сексу Леви относился очень положительно. Ему нравилось думать, что он хорош в постели, и если бы он был к тому же и красивым мужчиной, то во время каникул пользовался бы грандиозным успехом у дам. Красив Леви не был, но относился к этому спокойно.
Эльза коснулась его щеки.
– Какое красивое лицо, – прошептала она.
– Все так говорят, – сообщил ей Леви, – даже на улице незнакомые люди останавливаются и говорят.
Она улыбнулась ему, и ее язык скользнул по его губам.
– Как здорово! – восхитился Леви. – Сделай еще раз, и я не буду сомневаться, что ты умеешь. Эльза еще раз поцеловала его.
– Я всегда жалею бездомных и извращенцев, так что тебе здорово повезло.
Она обняла его уже двумя руками. Леви чувствовал, как она дрожит всем телом.
– Эй, да ты замерзаешь! Да и лодку давно пора сдавать.
– Постой, мне нравится мерзнуть, сидеть тут и болтать, давай побудем еще здесь.
Леви нежно поцеловал ее в шею.
– Гомер Вергилий Леви, – проговорила Эльза. – Он был знаменитым, твой отец?
– Старый Гомер? Ну, не так, как Энн-Маргарет или Донни Осмонд, но среди историков слава у него была приличная.
– Какое ужасное имя для ребенка.
– Это дед мой сообразил, он всем своим детям дал жуткие имена. Дед был уборщиком, поваром и директором маленькой школы на Среднем Западе. Он говорил, что все это не важно, все равно будет пользоваться только фамилией – Леви. Тогда в Огайо было не так уж много евреев, поверь мне. Дед обожал греков и всяких древних. Одного моего дядю звали Геродотом. Он уже умер. Нет, не имя его сгубило, но и помочь оно ему никак не могло.
– Твой отец тоже умер?
– Тоже. Кровоизлияние в мозг. Совершенно неожиданно. Никто ничего не подозревал.
Леви помялся: продолжать ему или нет, сказать ей всю правду или не стоит, вряд ли она в курсе, ее не было тогда в Америке, а если она жила здесь, то была еще ребенком, и вообще, Гомер Вергилий не был настолько знаменит.
Она крепко поцеловала его, потом быстро встала и потянулась, высоко подняв руки. Бэйб не мог отвести глаз. Она выглядела потрясающе.
Но потом все вдруг перестало быть потрясающим. Эльза улыбнулась и сказала: «Пойдем», сзади в кустах послышался треск, появился хромой и ударом в лицо сбил Эльзу с ног.