Мареновая роза
Шрифт:
— Вы знаете, очень даже неплохо, — задумчиво заметил он. — Не двухэтажный особняк в пригороде, но все же неплохо.
— Не хотите ли войти на минутку? — предложила она, с трудом шевеля совершенно бесчувственными губами, как будто ей сделали укол новокаина. — Я могла бы угостить вас чашечкой кофе…
«Великолепно! — завопил Норман из крепости в ее голове. — Сразу берем быка за рога, так, что ли? Ты угощаешь его чашечкой кофе, а он тебя — сливками. Не ожидал от тебя, крошка».
Билл, казалось, тщательно обдумал ее предложение, прежде чем отрицательно покачать головой;
— Мне кажется, это не самая подходящая мысль. По крайней
Он заглянул ей через плечо и увидел нечто, заставившее его поднять кверху большой палец.
— Все-таки вы оказались правы в отношении картины — в тот момент я ни за что бы не признал этого, но вы были правы. Пожалуй, вы уже тогда знали, где ее повесите, признайтесь.
Она отрицательно покачала головой, расплываясь в довольной улыбке.
— Когда я выменяла у вас картину, то даже не подозревала о существовании этой комнаты.
— Тогда вы ясновидящая. Готов поклясться, лучше всего она смотрится на том месте, где ее повесили, в конце дня или начале вечера. Когда солнце подсвечивает ее сбоку.
— Да, она просто замечательная в это время, — подтвердила Рози, хотя могла добавить, что картина смотрится прекрасно в любое время суток.
— Насколько я понимаю, она вам еще не надоела?
— Ни капельки.
Мысленно она добавила: «И еще она выкидывает забавные фокусы. Подойди поближе и посмотри на нее внимательно. Может, тебе удастся рассмотреть нечто более интересное, чем женщине, которая собирается размозжить тебе голову банкой фруктового коктейля. Скажи-ка, Билл, не кажется ли тебе, что картина неожиданно изменилась, перескочив с обычного экранного размера до „Синерамы-70“, или это плод моего воображения?» Но, конечно, ничего этого она не сказала вслух. Билл положил ей руки на плечи, и она посмотрела на него торжественно, как ребенок, готовящийся лечь в постель. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, в гладкую точку, у которой сходятся линии бровей.
— Спасибо, что согласились поужинать со мной.
— Спасибо, что пригласили меня. — Она почувствовала, как по левой щеке скатилась теплая слезинка, и утерла ее тыльной стороной ладони. То, что он увидел ее слезу, не вызвало в ней ни стыда, ни страха; она чувствовала, что может доверить ему свою слезинку, и ощущение доставило ей удовольствие.
— Послушайте, — сказал он. — У меня есть мотоцикл — старый добрый «харлей-дэвидсон». Он большой и трескучий и иногда глохнет на перекрестке, если красный свет не включается слишком долго, но он удобный, а я на удивление надежный и осторожный мотоциклист. Один из шести владельцев «харлея» в Америке, которые надевают шлемы. Если погода в субботу будет хорошей, я мог бы заехать за вами утром. Я знаю отличное местечко милях в тридцати отсюда, у озера. Красота! Для купания еще холодно, но мы могли бы устроить небольшой пикник.
Несколько секунд она молчала, лишившись дара речи — ее потрясло, что он снова приглашал ее. Затем представила, как едет с ним на мотоцикле… как это будет выглядеть? Что она почувствует? Несколько мгновений Рози думала лишь о своих ощущениях: сидеть за его спиной на двух колесах и разрезать пространство со скоростью пятьдесят или шестьдесят миль в час. Крепко держаться за него руками. Совершенно неожиданно ее захлестнула горячая
— Итак, Рози? Что скажете?
— Я… не знаю…
И что она должна сказать? Рози нервно дотронулась кончиком языка до верхней пересохшей губы, отвела от него взгляд в надежде собраться с мыслями и увидела пачку желтых листовок на кухонном столе. Снова поворачиваясь к Биллу, она ощутила одновременно разочарование и облегчение.
— Не могу. В субботу «Дочери и сестры» устраивают традиционный пикник. Это люди, которые помогли мне, когда я попала сюда, мои друзья. Софтбол, гонки, перетягивание каната, разные конкурсы, поделки — вы знаете, как это бывает. А вечером концерт для сбора средств. В этом году к нам приезжают «Индиго Герлс». Я обещала продавать футболки с пяти вечера и потому должна поехать на пикник. Я в большом долгу перед ними.
— Но я доставил бы вас к пяти часам без особых проблем, — не отступался он. — К четырем, если захотите.
Она действительно хотела… однако у нее имелось гораздо больше основания для отказа, нежели предстоящая продажа футболок. Поймет ли он, если она признается, в чем дело? Если скажет: «Я с удовольствием обняла бы тебя крепко-крепко, и ты помчался бы быстро-быстро, и мне хотелось бы, чтобы ты надел кожаную куртку, чтобы я могла прижаться щекой к твоему плечу, вдыхать приятный запах и слышать слабый скрип кожи при каждом твоем движении. Мне бы очень хотелось этого, но я боюсь того, что может открыться позже, когда наше путешествие подойдет к концу… я боюсь убедиться в правоте слов Нормана, засевших у меня в сознании, утверждающего, что тебе нужно именно то, а не другое. Больше всего меня пугает предстоящая проверка правильности основного постулата моего неудачного брака, о котором муж ни разу не говорил вслух, потому что в этом не было нужды: его отношение ко мне совершенно нормально, в нем нет ничего необычного. Дело не в боли, боль меня не страшит, я хорошо знакома с ней. Больше всего я боюсь, что этот маленький прекрасный сон закончится. Знаешь, я видела слишком мало хороших снов».
Она поняла, что должна сказать ему, но секундой позже поняла и то, что не может произнести этих слов хотя бы потому, что слишком часто слышала подобные фразы из уст киногероинь, в чьем исполнении они всегда смахивали на вытье побитой собаки: «Не причиняй мне боли». Да, ей нужно сказать только это, и ничего больше. «Не причиняй мне боли, пожалуйста. Если ты сделаешь мне больно, лучшая часть меня умрет».
Но он ждал ответа. Ждал, что она вымолвит хоть что-нибудь.
Рози открыла рот, чтобы отказаться, чтобы сказать, что обязана присутствовать на пикнике и на концерте, что, возможно, они съездят на озеро как-нибудь в другой раз. Но затем ее взгляд случайно упал на картину, висящую на стене рядом с окном. Она бы не мешкала ни секунды, подумала Рози; считала бы часы и минуты, оставшиеся до субботы, а потом, удобно устроившись за его спиной на железном коне, на протяжении всей поездки колотила бы его кулаками по спине и требовала, чтобы он ехал быстрее, быстрее. На миг она буквально увидела ее, сидящую за Биллом, приподняв край мареновой тоги, чтобы удобнее было сжимать его обнаженными коленями.