Маргаритки

Ульсон Кристина

Тут заговорила совесть. Ему следовало бы радоваться, что Джимми не отвечает: значит, у брата есть дела поинтересней.

— Джимми очень повезло, что у него такой заботливый старший брат, — говорили сотрудники интерната, когда Петер туда приходил.

Иногда казалось, что интернат — единственное место на земле, где Петера все еще ценят и где ему рады. Джимми живет там с тех пор, как ему исполнилось двадцать, и вроде бы счастлив. Мирок интерната как раз такой, с каким брату под силу управиться, а вокруг люди вроде него, не способные о себе сами позаботиться.

—

Помни, что, даже когда все против тебя, твоя жизнь все равно во много раз легче, чем у многих, — часто повторяла ему мама.

Петер понимал, что она права, хоть и раздражался. У Фредрики Бергман, например, брат не получил в пятилетнем возрасте травму мозга из-за дурацкой игры, которая обернулась катастрофой, так ей ведь тоже все равно самой разбираться приходится с собственной жизнью.

Иногда, усадив кого-нибудь из своих мальчишек себе на колени, он размышлял о невероятной хрупкости человеческой жизни. Картинки из детства, навсегда застрявшие в памяти, напоминали ему о несчастном случае на качелях, сломавшем жизнь его брату, и предостерегали — все может быть безвозвратно потеряно, если не соблюдать осторожность.

Осторожность. Ответственность. Осознанность.

Давненько он уже не мог сказать ничего подобного про себя.

Мама, буквально ставшая нянькой его детям, с тревогой смотрела на него, когда он в третий раз поздним вечером возвращался, благоухая пивом, с посиделок после работы. С ним что-то произошло, сделало его менее заботливым и более расхлябанным. Все случилось, когда родились мальчики, а у Ильвы началась бесконечная и тяжелейшая послеродовая депрессия.

А сейчас, казалось, все было наоборот: это он никак не мог выздороветь, а не Ильва. Поначалу, когда они только-только разошлись, он чувствовал себя сильным и осознавал свою ответственность. Он вырвался из невыносимой семейной ситуации, сделал решительный шаг, чтобы улучшить свою жизнь.

Но все пошло к чертям.

Петер, как обычно, стиснул зубы. На работе, по крайней мере, есть возможность думать о других вещах.

Он прошелся по схеме, которую составил, проанализировав сообщения с угрозами, поступившими на церковный электронный адрес Якоба Альбина за последние три недели. Тон писем постепенно становился все более угрожающим, началом всему, видимо, явилось то, что священник вмешался в конфликт, который его, по мнению отправителя, не касался. Все письма были подписаны не именем, а инициалами СН. Те же буквы присутствовали и в электронном адресе отправителя.

Петер наморщил лоб. Он понятия не имел, что может означать «СН».

Он снова прочел сообщения. Первое было датировано 20 января:

«Уважаемый поп, черт тебя побери! Советуем тебе прекратить лезть куда не надо, пока еще не поздно. СН».

«Куда лезть?» — недоумевал Петер.

Следующее пришло через несколько дней, 24 января:

«Поп, мы не шутим. Держись подальше от нашего круга, ныне и присно. СН».

«Стало быть, СН — это некий круг лиц, — решил Петер. — А дальше?» Остальные письма не добавляли никаких новых деталей, кроме того, что тон с каждым мейлом становился жестче. В последний день января пришло

еще одно:

«Отвяжешься от наших друзей — мы отвяжемся от твоих. Если нет, будет тебе ад. Око за око, чертов поп. СН».

Изложено не то чтобы особенно элегантно, но вполне понятно. Петер попытался представить себе, как рассуждал Якоб Альбин. Во всяком случае, священник не подал заявления в полицию. Означало ли это, что он не воспринял угрозы всерьез? Или у него были другие причины не сообщать об этих посланиях?

Два последних письма Якоб Альбин получил меньше чем за неделю до смерти. 20 февраля кто-то написал:

«Тебе следует прислушаться к нам, поп. У тебя будут проблемы, как у Иова, если ты незамедлительно не прекратишь свою деятельность».

И последнее, от 22 февраля:

«Не забывай, чем кончил Иов. Всегда есть возможность покаяться и исправиться. Кончай искать».

Петер задумался. Искать что? Имя Иов показалось знакомым, но он не мог вспомнить откуда. Предположил, что из Библии, глянул в Интернете и убедился, что так оно и есть.

Иовом на самом деле звали человека, которого Бог испытывал больше других, чтобы доказать Сатане, насколько верны ему праведники.

«Иов лишился всех, — мрачно заметил Петер. — Но сам-то выжил».

Он поднял телефонную трубку и позвонил в криминалистический отдел узнать, не удалось ли найти этого анонимного автора писем.

Вся дорога от Стокгольма до Экерё заняла от силы полчаса: в разгар рабочего дня шоссе было практически свободным, время вечерних пробок еще не наступило.

— А вы что считаете? — поинтересовался Юар.

— Я ничего не считаю, — твердо сказал Алекс. — Я предпочитаю знать. И в этом случае я знаю слишком мало, чтобы говорить что-то конкретное. Но то, что Якобу Альбину серьезно угрожали перед смертью, не может не настораживать.

Алекс не стал уточнять, в каком смысле это вызывает у него настороженность. Но все и так было очевидно. Если выявятся веские доказательства того, что убийца не Якоб Альбин, — это провал всего расследования. Техники-криминалисты прочесали всю квартиру, не найдя ни малейших улик, указывавших, что смертельные выстрелы мог произвести кто-то другой. В глубине души Алекс надеялся, что убийцей окажется Якоб. В противном случае все чертовски осложнится.

Они припарковались на въездной дорожке и вышли из машины. Небо было безоблачным, снег превратился в крепкий наст. Отличная зимняя погода, меньше всего ассоциирующаяся со смертью и горем.

Снег перед домом и вокруг лежал нетронутый — ни единого следа.

— Здесь давно уже никого не было, — констатировал Юар.

Алекс ничего не сказал. И вдруг ни с того ни с сего вспомнил про Петера. Может, не надо было с ним так жестко, это дело-то ведь изначально Петера? С другой стороны, таким спуску давать нельзя. Мало ли что у него дома — нельзя же тащить на работу ворох личных проблем. Особенно полицейскому.

— Мы войдем, как только прибудут криминалисты, — громко заявил Алекс, чтобы отвязаться от этих неприятных мыслей. — Они вроде бы все время за нами ехали.