Мари Галант. Книга 1

Гайяр Робер

– Отлично сказано, – одобрительно кивнул Мерри Рулз. – Просто отлично!

– Сказано, во всяком случае, от души!

– Да-да, очень хорошо, – повторил он, – однако недостаточно. Смерть генерала произвела настоящую революцию. Неужели вы не поняли этого сегодня вечером во время стычки капитана Байярделя и колониста Пленвиля? Да, это революция. Люди не только думают иначе, чем вчера, сами не понимая, как это возможно, но и будут требовать от преемника генерала определенных обязательств. И если в этой роли будет выступать женщина, то, какими бы ни были она, ее значимость,

респектабельность, ум – словом, совокупность достоинств, вопреки всему, они станут доверять ей меньше, чем мужчине, и ей придется выдвигать энергичную программу в подкрепление собственному честолюбию…

– Я не честолюбива и требую лишь то, что принадлежит моему сыну. Я прошу разрешить мне распоряжаться нашим достоянием до совершеннолетия сына.

– Понимаю, мадам…

Мерри Рулз понурился. Он не рассчитывал застать Мари в таком настроении. Она не выглядела уставшей, как утверждала, и оказывала ему сопротивление.

Он поднял голову и взглянул на вдову: она держалась твердо, прекрасно владела собой, взирала на него с большим достоинством и без малейшего волнения.

Она шевельнулась, собираясь встать и тем дать понять, что она считает встречу оконченной. Майор поспешно схватил Мари за руку и вынудил ее остаться на месте.

– Я бы хотел, дорогая госпожа Дюпарке, чтобы вы уделили мне еще немного времени…

– Вы же знаете, как я устала, – возразила она, – прошу вас, поторопитесь.

Он продолжал тянуть ее за руку, ненастойчиво, но как-то картинно, и ей пришлось остаться на банкетке. Он не выпускал ее руки, теплой, гладкой, с утонченными кончиками пальцев, какие можно увидеть на полотнах некоторых итальянских мастеров, изображавших мадонн за молитвой. Ему доставляло огромное наслаждение их теребить, и так как Мари не выказывала неудовольствия, он осмелел:

– Возможно, мадам, вы забыли, о чем я говорил вам когда-то. Тогда вам был нужен покровитель, и я предложил вам себя. Однако вы искали временной защиты и, хотя подали мне тогда некоторую надежду, так никогда и не оказали мне чести, призвав на помощь, чему я был бы весьма рад… Тем не менее мое обещание остается в силе: я желал бы вас защищать.

– Очень мило с вашей стороны, – проговорила она, – я это запомню и при первом же случае к вам обращусь…

– Такая минута настала!.. Мари, позвольте мне предостеречь вас! Остерегайтесь советов, которые дают вам заинтересованные люди. Они умеют лишь извлекать пользу для себя…

– О ком вы?

– Сами знаете, – зашептал он. – Да, вы догадываетесь, кого я имею в виду!

– И все-таки уточните, майор, уточните, прошу вас!

– Думаете, побоюсь? Я говорю о шотландце, которого вы приютили у себя. Его присутствие здесь, в эти минуты траура, совершенно неуместно. Вы сами толкаете меня на откровенность, мадам. Подумали ли вы, что могут сказать о вашем поведении, видя, как сюда причалил и бросил якорь под вашей крышей иностранец на следующий же день после смерти генерала? Иностранец, о котором ходит, к сожалению, слишком много слухов, и не всегда, увы, это лишь подозрения!

– Не знаю, о каких подозрениях вы толкуете. Что бы это ни было,

говорю вам, они не имеют под собой основания. Шевалье Режиналь де Мобре был другом генерала, да я и сама имела случай убедиться в том, что это человек знающий и здравомыслящий.

Майор вздохнул. Он по-прежнему держал ее руку и вдруг с силой ее сдавил и взмолился:

– Давайте объединимся! Заклинаю вас: не отвергайте дружбу, которую я вам предлагаю, не отталкивайте с презрением человека, проникшегося к вам симпатией, которую пробудили вы сами в первую же нашу встречу. Не пренебрегайте моими советами.

Она остановила на нем удивленный взгляд. Сейчас он напоминал своим поведением, проникновенным голосом того самого майора, каким она видела его в тот день, когда он явился после ее приключения с Кинкой. Мари пыталась понять, что за человек сидит перед ней. Она ему не доверяла, но вот уже во второй раз он с неслыханной ловкостью признается ей в любви. Когда же он говорил правду? Когда приходил от имени Пьерьера ей угрожать или когда рассказывал о нежности, которую Мари в нем пробудила? Лгал ли он, заявляя, что не доверяет Мобре? Не было ли лишь ловким маневром с его стороны пригласить ее в союзники?

Всякий раз, как он являлся поговорить без свидетелей, он начинал с угроз, а заканчивал нежностями. Возможно, это была его индивидуальная манера ухаживать за женщинами. Может, он был настолько робок, что не мог сказать о своих чувствах открыто и должен был сначала показать свою силу, свои достоинства, власть; хотел запугать на тот случай, если женщине вздумается его отвергнуть?

Она про себя решила, что он, несомненно, лучше, чем полагали Байярдель и Лефор.

«Мне бы надо попытаться его понять, – подумала она, – может быть, тогда я сама проникнусь к нему симпатией?»

Она почувствовала волнение при мысли о постоянстве майора и в то же время вслушиваясь в его искренние слова. Она давным-давно позабыла о его первом признании, которому придавала мало значения.

Мерри Рулз заметил ее смущение, и у него закружилась голова. Он подумал, что Мари наконец-то его поняла и примет его предложения. Он еще крепче сжал ее запястье и опьянел от любви, но едва вовсе не лишился чувств, когда она обронила:

– Я очень тронута, майор… Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я вас недооценила… Признайтесь, что мы почти не знали друг друга. Вы редко бывали здесь или это происходило в официальной обстановке. Вы говорили с генералом только о политике…

– Это происходило против моей воли! – искренне воскликнул он. – По правде говоря, я никого, кроме вас, не замечал вокруг… Ах, Мари! Мари! Как я вас любил! Какую сильную страсть я переживаю до сих пор! Если бы вы знали, с какой горечью я вспоминаю время, которое ушло в прошлое и, я бы сказал, потеряно навсегда. Мне кажется, я испытываю неудовлетворенность из-за чего-то неуловимого, неописуемого, что, вероятно, называется счастьем. У меня такое впечатление, словно меня обокрали!

Он замолчал и бросил на Мари такой нежный взгляд, какой ей не случилось на себе поймать за всю предыдущую жизнь. Майор продолжал: